Судебный лингвист против судебного психолога (о некоторых проблемах доказывания в судопроизводстве)

Автор: Будякова Т.П.

В связи с возросшей состязательностью судебных процессов, особенно если они получили освещение в СМИ, увеличились требования к проведению судебных экспертиз. Бурное осуждение заключения судебно-лингвистической экспертизы по делу об оскорблении Ф. Киркоровым журналистки И. Алоян привело к репутационным потерям эксперта[1]. Большую общественную реакцию благодаря СМИ получил процесс по делу, в котором в крови девочки нашли сперматозоиды. Эксперту-психологу, производившему экспертизу по этому делу, пришлось уволиться из экспертного учреждения[2]. Недавнее обсуждение в СМИ экспертизы по так называемому делу пьяного мальчика заставило пересмотреть результаты предварительного следствия и неоднократно перепроверить результаты экспертиз, меняя их методику[3].

Обсуждение дела экс-министра Министерства экономического развития РФ А. Улюкаева еще раз вскрыло проблемы, существующие в области правового регулирования судебных экспертных исследований. В качестве материалов статьи использованы результаты допросов экспертов и специалиста в судебном заседании, опубликованные в СМИ, поэтому в частных фактических моментах могут быть неточности, обусловленные спецификой освещения уголовного дела в СМИ, но в целом это не повлияло на общую характеристику описываемых проблем. Более точные выводы возможны только после анализа полных текстов комплексной судебной психолого-лингвистической экспертизы и заключения специалиста-лингвиста по указанному делу, которые пока не опубликованы.

Из информации, имеющейся в СМИ, можно установить, что в материалах уголовного дела в качестве средств доказывания были использованы заключение специалиста-лингвиста со стороны защиты и заключение комплексной судебной психолого-лингвистической экспертизы со стороны обвинения.

Вначале в ходе предварительного следствия была проведена комплексная судебная психолого-лингвистическая экспертиза записей разговоров И. Сечина и А. Улюкаева. Заключение специалиста-лингвиста преследовало цель оценить заключение комплексной психолого-лингвистической экспертизы записей разговоров И. Сечина и А. Улюкаева[4].

В связи с этим надо сразу обратить внимание на то, что изначально некорректным было привлечение со стороны защиты специалиста только одного профиля (лингвиста) для оценки комплексной судебной экспертизы, в которой участвовали эксперты разных профилей. Логичнее было бы привлечь два специалиста: психолога и лингвиста.

На наш взгляд, более корректна была позиция обвинения, поскольку для решения вопросов, имеющих значение для данного уголовного дела, была изначально назначена именно комплексная судебно-психолого-лингвистическая экспертиза. Об односторонности и ограниченности выводов экспертов-лингвистов при проведении некоторых видов экспертиз мы уже писали[5].

В ходе дискуссии на судебных заседаниях и иных площадках специалиста-лингвиста и экспертов была обозначена одна из проблем, существующих при назначении и проведении комплексных экспертиз. Согласно ст. 201 УПК РФ комплексной является судебная экспертиза, в производстве которой участвуют эксперты разных специальностей. При этом в заключении экспертов, участвующих в производстве комплексной судебной экспертизы, указывается, какие исследования и в каком объеме провел каждый эксперт, какие факты он установил и к каким выводам пришел. Каждый эксперт, участвовавший в производстве комплексной судебной экспертизы, подписывает ту часть заключения, которая содержит описание проведенных им исследований, и несет за нее ответственность.

Из текста статьи можно установить, что результатом комплексной судебной экспертизы является один документ, который называется "Заключение". В этом документе должны быть разделены данные, полученные экспертами разных специальностей. По-видимому, это логично сделать, если на каждый вопрос, относящийся к предмету ведения эксперта, он же отвечает и он же подписывает ту часть заключения, где зафиксированы вопросы, поставленные перед ним, и полученные им данные. Однако в таком случае теряется смысл комплексности исследования. Если каждый эксперт отвечает только за свою часть исследований и за свои выводы, то какой смысл проводить именно комплексную судебную экспертизу? Вполне закономерно, если каждый эксперт проведет отдельную экспертизу в рамках своей компетенции. Комплексная экспертиза имеет смысл только тогда, когда выводы комплексной судебной экспертизы обобщают, синтезируют данные экспертов из разных областей знаний.

В судебной практике одним из распространенных комплексных видов экспертиз в уголовном судопроизводстве является комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза по делам о совершении убийства или причинении тяжкого или среднего вреда здоровью в состоянии аффекта. В ней участвуют эксперты-психологи и эксперты-психиатры. При этом практика показывает, что экспертные заключения экспертов-психологов и экспертов-психиатров автономны. Это не одно заключение, части которого подписывают разные эксперты, а два заключения: одно подписывают эксперты-психологи, другое — эксперты-психиатры. И это, по сути, правильно: в их заключениях нет общего содержания, написанного совместно. Таким образом, эти экспертизы могли быть проведены отдельно, без назначения комплексной экспертизы. Комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза назначается не по необходимости комплексно решить проблему, а чтобы сразу провести две судебных экспертизы (на всякий случай, вдруг лицо окажется вменяемым). Судебный эксперт-психиатр устанавливает, было ли лицо, которому инкриминируется уголовное деяние, на момент его совершения вменяемо или нет, а эксперт-психолог диагностирует, если судебно-психиатрическая экспертиза установила, что оно вменяемо, было ли лицо в момент совершения инкриминируемого ему деяния в состоянии физиологического аффекта или нет. То есть вначале нужно провести судебно-психиатрическую экспертизу и только потом судебно-психологическую. Назначать комплексную экспертизу в этом случае нет смысла.

В деле А. Улюкаева как раз была необходима комплексная судебная психолого-лингвистическая экспертиза в понимаемом нами смысле, поскольку у экспертов в силу специфики рассматриваемых вопросов (а их разрешение находится на стыке психологии и лингвистики) должны быть общие выводы.

При таком подходе были бы нейтрализованы замечания специалиста-лингвиста, выступившего на процессе А. Улюкаева, в том, что было нарушено требование нормы ст. 201 УПК РФ в части разделения компетенций экспертов[6]. Не нарушая указанную норму УПК РФ, делать общие выводы в комплексной экспертизе можно только в том случае, если хотя бы у одного из экспертов есть два образования — и лингвистическое, и психологическое. Здесь можно вспомнить А.А. Леонтьева, который имел два высших образования — психологическое и лингвистическое, что было фактором, избавившим его лично и его соавторов от упреков в смешении компетенций при разрешении вопросов психолого-лингвистической экспертизы[7].

Вторая проблема, актуализировавшаяся в рассматриваемом деле, — соотношение статусов заключения специалиста и заключения эксперта. Трудно не согласиться с мнением Б.Т. Безлепкина в том, что заключение специалиста не может конкурировать с заключением эксперта в силу качественно более высокого уровня экспертного заключения, поскольку оно базируется на исследовании в рамках конкретного дела. Заключение же специалиста основано исключительно на анализе теоретических работ и известных ему результатах подобных экспертиз[8]. Специалист не вправе проводить экспертное исследование, он вправе только разъяснять и консультировать. Согласно ст. 58 УПК РФ специалист — лицо, обладающее специальными знаниями, привлекаемое к участию в процессуальных действиях для постановки вопросов эксперту, а также для разъяснения сторонам и суду вопросов, входящих в его профессиональную компетенцию. Судебный же эксперт — это лицо, обладающее специальными знаниями и назначенное в порядке, установленном процессуальным законом, для производства судебной экспертизы и дачи заключения (ст. 57 УПК РФ).

То же относится и к показаниям специалиста — это "справочные данные о фактах, общеизвестных специалистам данной области, а значит, абсолютно проверяемые"[9]. Показания же специалиста в процессе по делу А. Улюкаева по содержанию и выводам больше претендуют на показания эксперта.

Можно полагать, что существуют недостатки и в экспертном заключении судебной психолого-лингвистической экспертизы, представленном в процессе. Судебно-психологическая экспертиза, как и любая экспертиза, предполагает проведение исследования. В первую очередь это исследование с применением психологических методов и методик, самым эффективным из которых является психологический эксперимент. Если, как утверждает специалист-лингвист, в отчете экспертов содержатся только мнения, то это существенно снижает объективность экспертного заключения. Мнения всегда обладают большим элементом субъективности и в принципе не могут быть основанием для вынесения объективного судебного вердикта.

Отсюда и третья проблема современной криминалистики, проявившаяся в описываемом уголовном процессе, — это наличие и корректность методик, используемых в экспертной деятельности.

Так, специалист-лингвист справедливо отметил, что в лингвистике нет точных методик, с помощью которых можно было бы получить точный ответ на то, понимал ли Улюкаев, что в сумке, которую ему предложили взять, крупная сумма денег[10]. Можно уточнить, что и вообще вопросы понимания текста не в пределах компетенции лингвиста, это компетенция психолога. Кроме того, если бы в разговоре А. Улюкаев однозначно сказал, что требует взятку и берет взятку, то не было бы никакой необходимости в помощи лингвиста или психолога.

Вместе с тем отсутствие каких-либо методик для проведения конкретного экспертного исследования не означает, что это исследование не может быть проведено. Для такого исследования, исходя из его специфики, могут быть разработаны новые методики.

Четвертая проблема, которая существует, в том числе и для лингвистических экспертиз, — это анализ ошибок судебной экспертизы.

Судебная лингвистика, как отмечает Д. Олссон, является относительным новичком на арене судебной практики, тогда как другие дисциплины, например дактилоскопия, намного старше[11]. Вместе с тем зарубежные исследования показывают, что, несмотря на техническую оснащенность и разработанность методик дактилоскопии, ошибки присутствуют и при идентификации отпечатков пальцев[12].

Тем более неудивительны ошибки в судебной лингвистике. Так, ошибаются те эксперты-лингвисты, которые при производстве лингвистических экспертиз отвечают на вопросы, поставленные перед экспертом, "с позиций понимания текста среднестатистическим носителем русского языка и значений слов, представленных в толковых словарях, опираясь на собственный личный речевой опыт и абстрактные языковые модели"[13]. К сожалению, такой же ошибки не смог избежать и судебный специалист-лингвист в процессе А. Улюкаева. Разберем для иллюстрации один из эпизодов судебного разбирательства по делу А. Улюкаева с учетом сделанных выше акцентов. Речь идет об интерпретации разговора И. Сечина и А. Улюкаева, в котором упоминается какое-то задание, выполненное И. Сечиным для А. Улюкаева.

Приведем отрывки из выступления специалиста-лингвиста на судебном заседании (по материалам СМИ). В стенограмме он обозначается как свидетель, поскольку в судопроизводстве сложилась практика допрашивать специалиста как свидетеля[14]:

1-й фрагмент. "Слово "задание" проходит лейтмотивом во всех разговорах. Но кто дал это задание? Что это за задание? На эти вопросы нет ответа, отметила свидетель"[15].

2-й фрагмент. "Говоря о сути зафиксированных на пленке переговоров, Елена Галяшина заметила, что, по ее мнению, именно Игорь Сечин "инициировал взятие предмета" — сумки с деньгами, сказав: "Ну, вообще-то можешь считать, что задание выполнено. Забирай, клади — и пойдем чайку попьем". Свидетель обратила внимание на то, что Алексей Улюкаев ответил: "Да?", что, по ее мнению, говорит о том, что министр не до конца понял, что именно ему предлагают. Кроме того, свидетель допустила, что между словами о выполненном задании и предложением "забирать" может не быть прямой связи"[16].

Как видно из приведенных выше фрагментов, специалист-лингвист практически буквально толкует смысл разговора И. Сечина с А. Улюкаевым, не обращая внимания на его контекст, его предысторию, статусные отношения общающихся, особенности их личностей. Это странно даже для лингвиста, поскольку в лингвистике есть учения о контексте, реминисценции, аллюзии и т.п. Да, в тексте нет прямой информации о том, кто дал задание, что за задание, но для того, чтобы это обнаружить, не надо иметь филологического образования. Трудно не согласиться с Г.М. Резником в том, что существенным недостатком многих судебно-лингвистических экспертиз является то, что они проводятся фактически по бесспорным основаниям, когда и без лингвистического анализа очевидны, например, оскорбительность отдельных слов и выражений[17].

Учитывая статусные отношения И. Сечина и А. Улюкаева, министра и руководителя компании с государственным участием, который зависим от министра в плане одобрения сделок, совершаемых этой компанией, то как минимум странной выглядит форма выполнения "поручения". Задание министра не может выражаться в передаче сумки с чем-нибудь, в том числе алкоголем, продуктами питания и др. Министр является должностным лицом и не вправе принимать подарки от кого-то, кто связан с ним отношениями подчинения или иной зависимостью.

Специалист-лингвист сделала особый акцент на том, какова была интонация А. Улюкаева во фрагменте N 2: вопросительная или утвердительная. По ее мнению, это имеет значение для разрешения вопроса о понимании смысла ситуации А. Улюкаевым. Специалист-лингвист утверждает, что поскольку интонация А. Улюкаева была вопросительной, то можно сделать вывод о том, что министр не до конца понял, что именно ему предлагают. Здесь также проявляется общий принцип работы специалиста-лингвиста: толковать сообщение исходя из формальных признаков; в данном случае если есть вопрос — значит, не понял. Однако реальные жизненные ситуации далеко не всегда подчиняются законам формальной логики. Ответ в виде вопроса мог быть обусловлен удивлением партнера по общению, который, возможно, не ожидал положительного ответа на свое "поручение". В психологии такую реакцию связывают с эффектом неожиданности. В.В. Знаков совершенно справедливо указывал, что "в контексте анализа общения и взаимопонимания логическая категория "истина" по содержанию и объему оказывается беднее психологической категории "правда". Формально логическое понимание текста приводит только к формально-логической истине. Правда же в отличие от нее является атрибутом канала коммуникации, "о правде уместно говорить применительно к миру общающихся и понимающих друг друга людей"[18].

Обобщая, можно констатировать, что в любом случае только плодотворное сотрудничество экспертов разных профилей при разрешении вопросов, требующих смежных компетенций, может повысить качество экспертных заключений.

Литература

1. Базылев В.Н. Понятие чести и достоинства, оскорбления и ненормативности в текстах права и средств массовой информации / В.Н. Базылев, Ю.А. Бельчиков, А.А. Леонтьев, Ю.А. Сорокин. М.: Права человека, 1997. 128 с.

2. Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста / А.Н. Баранов. М.: Флинта; Наука, 2009. 592 с.

КонсультантПлюс: примечание.

Монография Б.Т. Безлепкина "Настольная книга следователя и дознавателя" включена в информационный банк согласно публикации — Велби, Проспект, 2008.

3. Безлепкин Б.Т. Настольная книга следователя и дознавателя / Б.Т. Безлепкин. М.: Проспект, 2010. 288 с.

4. Будякова Т.П. Свидетель или все-таки специалист? / Т.П. Будякова, Г.А. Воеводина // Адвокатская практика. 2015. N 5. С. 25 — 28.

5. Будякова Т.П. Судебная психолого-лингвистическая экспертная оценка оскорбительности словесных выражений / Т.П. Будякова, Г.А. Воеводина // Эксперт-криминалист. 2015. N 4. С. 3 — 5.

6. Знаков В.В. Неправда, ложь и обман как проблемы психологии понимания / В.В. Знаков // Вопросы психологии. 1993. N 2. С. 9 — 16.

7. Резник Г.М. Предисловие юриста / Г.М. Резник // Предисловие к книге: Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста. М.: Флинта; Наука, 2009. С. 3 — 5.

8. Селина Р.В. Средства доказывания в российском уголовном процессе: вчера, сегодня, завтра / Р.В. Селина // Адвокатская практика. 2015. N 5. С. 39 — 43.

9. Судебная экспертиза: типичные ошибки / Под ред. Е.Р. Россинской. М.: Проспект, 2012. 544 с.

Рекомендуется Вам: