К вопросу о рассмотрении в делах о банкротстве требований, основанных на отношениях внутрикорпоративного (внутригруппового) характера

Автор: Шевченко И.М.

В последние несколько лет Верховный Суд Российской Федерации (далее — ВС РФ) придерживается позиции о том, что в делах о банкротстве недопустимо включение в реестр требований кредиторов требований, возникших из внутрикорпоративных (внутригрупповых) отношений. В настоящей статье мы предприняли попытку проанализировать эволюцию подходов, выработанных судебной практикой, и сравнить ее с иностранным опытом решения аналогичных вопросов, в частности в немецком праве.

Первый судебный акт, на котором хотелось бы остановиться, — это Постановление Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации (далее — ВАС РФ) от 30.11.2010 N 10254/10. Обстоятельства дела были следующими.

Гражданин К. являлся акционером открытого акционерного общества (далее — акционерное общество), ему принадлежало 36 156 акций данного общества. Он заключил с гражданином Ф. договор купли-продажи этих акций по цене 99 429 000 руб. При этом акционерное общество выступило поручителем по обязательству Ф. оплатить приобретенные им акции.

Поскольку покупатель акций не исполнил свое обязательство по их оплате, гражданин К. заявил требование к акционерному обществу как к поручителю. При этом само акционерное общество к тому моменту уже находилось в процедуре конкурсного производства.

Суды трех инстанций признали требование К. обоснованным и подлежащим включению в третью очередь реестра требований кредиторов.

Однако Президиум ВАС РФ не согласился с принятыми по делу судебными актами и отказал в признании требования обоснованным.

Суд надзорной инстанции отметил, что принадлежащие акционерам акции акционерного общества, находящегося в предбанкротном состоянии, действительно могут ими отчуждаться в пользу третьих лиц по договорам купли-продажи, в том числе и по сделкам, обеспеченным поручительством. Сама по себе выдача обществом-эмитентом в преддверии его банкротства поручительства по таким договорам не противоречит формальным требованиям законодательства, так как оно прямо не запрещает подобных действий.

Однако, как указал Президиум ВАС РФ, из смысла пункта 7 статьи 63, абзаца пятого пункта 1 статьи 67 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ), абзаца восьмого статьи 2, абзаца пятого пункта 1 статьи 63 Федерального закона от 26.10.2002 N 127-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)" (далее — Закон о банкротстве) следует, что требования по выплате участнику (акционеру) ликвидируемого хозяйственного общества за счет имущества данного общества денежных средств при прекращении отношений, связанных с владением этим участником (акционером) долями (акциями), не могут конкурировать с обязательствами должника перед иными кредиторами — участниками гражданского оборота: участники (акционеры) должника вправе претендовать лишь на часть имущества ликвидируемого общества, оставшегося после расчетов с другими кредиторами.

Данный порядок предопределен тем, что именно участники (акционеры) хозяйственного общества-должника, составляющие в совокупности высший орган управления обществом (общее собрание участников (акционеров)), ответственны за эффективную деятельность самого общества и потому несут определенный риск наступления негативных последствий своего управления им.

Договор поручительства, заключенный акционерным обществом и гражданином К., признан ничтожным на основании статей 10 и 168 ГК РФ.

В приведенном деле для целей нашей статьи прежде всего интересно то, что это один из первых и наиболее ярких примеров того, как не вполне добросовестным акционером должника была предпринята попытка завуалировать корпоративные правоотношения путем придания им видимости гражданско-правовых отношений, существующих между независимыми участниками гражданского оборота.

Несомненно, что действия гражданина К. и контролируемого им на тот момент акционерного общества были направлены на обход запрета, установленного пунктом 1 статьи 73 Федерального закона от 26.12.1995 N 208-ФЗ "Об акционерных обществах", на выкуп обществом собственных акций в ситуации, когда оно на момент приобретения ценных бумаг отвечает или в результате выкупа станет отвечать признаку несостоятельности (банкротства).

Смысл такого законодательного запрета состоит в том, что акционеры несут риск убытков (а следовательно, и банкротства) акционерного общества в пределах стоимости принадлежащих им акций. Размер ответственности акционера ограничен, но и избегать его полностью он не вправе.

Очевидно, что в деле, рассмотренном Президиумом ВАС РФ, акционер К. предпринял попытку полностью освободить себя от риска банкротства контролируемого им акционерного общества, однако в итоге не достиг своей цели.

Еще один очень важный вывод, который сделал Президиум ВАС РФ, — это о применимости при рассмотрении дел о банкротстве пункта 7 статьи 63 ГК РФ. Данный пункт (в редакции, действовавшей до 1 сентября 2014 года) устанавливал, что при ликвидации организации оставшееся после удовлетворения требований кредиторов имущество юридического лица передается его учредителям (участникам), имеющим вещные права на это имущество или обязательственные права в отношении этого юридического лица, если иное не предусмотрено законом, иными правовыми актами или учредительными документами юридического лица. В настоящее время подобное положение установлено в пункте 8 статьи 63 ГК РФ.

В Законе о банкротстве аналогичная по своему значению норма закреплена в пункте 1 статьи 148.

Смысл данного регулирования состоит в том, что участники (акционеры) должника, имея возможность контролировать его деятельность путем влияния на решения, принимаемые общим собранием акционеров (участников) хозяйственного общества, в том числе по вопросу об избрании единоличного исполнительного органа, а также располагая информацией, не доступной независимым участникам гражданского оборота, должны нести риск банкротства должника больший, чем независимые кредиторы, у которых аналогичные возможности отсутствуют и которые при кредитовании должника (в широком смысле) рискуют гораздо больше, чем участники (акционеры) должника.

В деле, рассмотренном Президиумом ВАС РФ, гражданин К. пытался придать правоотношениям, носящим внутрикорпоративный характер, видимость гражданско-правовых отношений, существующих между независимыми участниками рыночных отношений. Однако суд надзорной инстанции обратил внимание на необходимость исходить из сущности отношений, а не формы, в которую они облекаются.

Следующий пример, который мы рассмотрим, — это Определение ВС РФ от 06.07.2017 N 308-ЭС17-1556(2).

По обстоятельствам дела, рассмотренного Судебной коллегией по экономическим спорам ВС РФ, гражданин Ю. являлся участником общества с ограниченной ответственностью; ему принадлежала доля в размере 50% уставного капитала данного общества.

Он заявил требование в деле о банкротстве, сославшись на то, что предоставил должнику займы на общую сумму 2 197 591 руб. 14 коп., а также исполнил обязательства должника по кредитному договору на сумму 2 973 720 руб. 71 коп., действуя при этом как поручитель.

Суды трех инстанций признали требование обоснованным и подлежащим включению в реестр требований кредиторов.

ВС РФ отменил принятые по делу судебные акты и направил дело на новое рассмотрение.

Сначала Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ подчеркнула, что действующее законодательство о банкротстве не содержит положений, согласно которым понижается очередность удовлетворения требований кредиторов, аффилированных с должником.

Однако, как указал ВС РФ, необходимо учитывать, что по смыслу абзаца восьмого статьи 2 Закона о банкротстве к обязательствам участников должника, вытекающим из фактов такого участия, относятся не только такие, существование которых прямо предусмотрено корпоративным законодательством (выплата дивидендов, действительной стоимости доли и т.д.), но также и обязательства, которые хотя формально и имеют гражданско-правовую природу, но в действительности таковыми не являются (в том числе по причине того, что их возникновение и существование было бы невозможно, если бы заимодавец не участвовал в капитале должника).

При функционировании должника в отсутствие кризисных факторов его участник как член высшего органа управления объективно влияет на хозяйственную деятельность должника (в том числе посредством заключения с последним сделок, условия которых недоступны обычному субъекту гражданского оборота, принятия стратегических управленческих решений и т.д.).

Поэтому в случае последующей неплатежеспособности (либо недостаточности имущества) должника исходя из требований добросовестности, разумности и справедливости на такого участника подлежит распределению риск банкротства контролируемого им лица, вызванного косвенным влиянием на неэффективное управление последним, посредством запрета в деле о несостоятельности противопоставлять свои требования требованиям иных (независимых) кредиторов.

В связи с этим при оценке допустимости включения в реестр требований кредиторов требований участников должника, основанных на договорах займа, следует детально исследовать природу соответствующих отношений, сложившихся между должником и заимодавцем, а также поведение потенциального кредитора в период, предшествующий банкротству.

В частности, предоставление должнику денежных средств в форме займа (в том числе на льготных условиях) может при определенных обстоятельствах свидетельствовать о намерении заимодавца временно компенсировать негативные результаты своего воздействия на хозяйственную деятельность должника. В такой ситуации заем может использоваться вместо механизма увеличения уставного капитала, позволяя на случай банкротства формально нарастить подконтрольную кредиторскую задолженность с противоправной целью последующего уменьшения в интересах должника и его аффилированных лиц количества голосов, приходящихся на долю независимых кредиторов; этим нарушается обязанность действовать добросовестно в интересах кредиторов и должника.

В такой ситуации с учетом конкретных обстоятельств дела суд вправе переквалифицировать заемные отношения в отношения по поводу увеличения уставного капитала по правилам пункта 2 статьи 170 ГК РФ либо при установлении противоправной цели — по правилам об обходе закона (пункт 1 статьи 10 ГК РФ), признав за прикрываемым требованием статус корпоративного, что является основанием для отказа во включении его в реестр.

При предоставлении заинтересованным лицом доказательств, указывающих на корпоративный характер заявленного участником требования, на последнего переходит бремя по опровержению соответствующего довода путем доказывания гражданско-правовой природы обязательства. В частности, судом на такое лицо может быть возложена обязанность раскрыть разумные экономические мотивы выбора конструкции займа, привлечения займа именно от аффилированного лица, предоставления финансирования на нерыночных условиях и т.д.

Поскольку все указанные обстоятельства не выяснялись судами при рассмотрении требования гражданина Ю., судебные акты по делу были отменены, а само дело — направлено на новое рассмотрение.

Указанное Определение, бесспорно, оказало значительное влияние на судебную практику и придало судам новый и весьма эффективный инструмент для недопущения включения в реестр требований кредиторов требований его участников, носящих, в сущности, внутрикорпоративный характер.

Между тем это Определение оставило немало вопросов, на которые мы постараемся ответить в ходе своего изложения.

Во-первых, ВС РФ обратил внимание на то, что по обстоятельствам рассмотренного дела денежные средства, которые гражданин Ю. передал обществу с ограниченной ответственностью, ранее были распределены ему же в качестве дивидендов, то есть фактически должнику были переданы в качестве займа его же собственные денежные средства.

Но тогда остается неясным: изменилась бы позиция ВС РФ по данному конкретному делу, если бы гражданин Ю. инвестировал в деятельность общества свои собственные средства?

Во-вторых, в этом же Определении ВС РФ отметил, что должник уже функционировал в условиях кризиса и финансирование было предоставлено его участником для возмещения негативных последствий собственных действий. Однако тогда возникает аналогичный вопрос: была бы позиция ВС РФ такой же при предоставлении участником займа в отсутствие кризисных факторов в деятельности должника?

Мы постараемся ответить на эти вопросы далее по тексту статьи, а сейчас проанализируем, как дальше развивалась практика высшего суда страны по данному вопросу.

В феврале 2018 года Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ приняла еще два Определения по делам со схожими обстоятельствами.

Первое из них — Определение от 15.02.2018 N 305-ЭС17-17208.

Как следует из материалов дела, рассмотренного ВС РФ, 24.02.2015 решением общего собрания участников общества-1 его уставный капитал увеличен за счет вклада в размере 20 685 635 руб., который обязалось внести общество-2 (участник общества-1 с 50-процентной долей в уставном капитале).

В тот же день на основании указанного решения общество-1 и общество-2 заключили соглашение о зачете взаимных требований на сумму 20 685 635 руб., согласно которому обязательства общества-2 по оплате уставного капитала были погашены путем зачета встречного обязательства общества-1 по возврату займов по договорам, заключенным с 04.02.2014 по 20.02.2015.

Арбитражный суд города Москвы 28.01.2016 возбудил дело о банкротстве общества-1, а Определением от 20.06.2016 ввел в отношении должника процедуру наблюдения.

Общество-2 обратилось в арбитражный суд с заявлением о включении в реестр требований кредиторов должника 24 463 000 руб. основного долга, 5 149 758 руб. 87 коп. процентов и 2 952 255 руб. неустойки. Требования кредитора были основаны на договорах займа, включающих в том числе и те, в отношении которых было заключено соглашение о зачете.

Решением Арбитражного суда города Москвы от 14.10.2016 по делу N А40-171510/2015 решение общего собрания участников должника от 24.02.2015 признано недействительным в связи с существенными нарушениями законодательства при его проведении.

Суды трех инстанций, признавая заявленное кредитором требование обоснованным, исходили из того, что в связи с признанием недействительным решения общего собрания участников должника соглашение о зачете является незаключенным и потому не имелось оснований для квалификации заемных правоотношений должника и общества-2 как вытекающих из участия последнего в обществе-1.

Суды включили требования общества-2 в реестр требований кредиторов должника как вытекающие из договоров займа, указав на реальность исполнения заимодавцем своих обязательств и действительность намерений сторон участвовать в заемных правоотношениях. Обстоятельств, свидетельствующих о предоставлении обществом-2 денежных средств должнику в рамках внутрикорпоративных отношений, по мнению судов, не имелось.

Однако ВС РФ признал данный вывод неправомерным, обратив внимание на следующее.

Закон о банкротстве (абзац восьмой статьи 2) не относит к конкурсным кредиторам учредителей (участников) должника по обязательствам, вытекающим из такого участия, поскольку характер обязательств этих лиц непосредственно связан с их ответственностью за деятельность общества в пределах стоимости принадлежащих им долей.

Обязательства должника перед своими учредителями (участниками), вытекающие из такого участия, носят внутренний характер и не могут конкурировать с внешними обязательствами, то есть с обязательствами должника как участника имущественного оборота перед другими участниками оборота. Учредители (участники) должника — юридического лица несут риск отрицательных последствий, связанных с его деятельностью.

Как следствие, требования таких лиц по корпоративным обязательствам не подлежат включению в реестр требований кредиторов. Закон не лишает их права на удовлетворение своих требований, однако это право реализуется после расчетов с другими кредиторами за счет оставшегося имущества должника (пункт 1 статьи 148 Закона о банкротстве, пункт 8 статьи 63 ГК РФ).

При предоставлении заинтересованным лицом доказательств, указывающих на то, что требование участника вытекает из факта его участия в обществе, признанном банкротом, на такого участника переходит бремя по опровержению соответствующего довода.

Общество-2, сначала предоставив заем обществу-1, а затем произведя акт зачета, фактически согласилось с тем, что предоставленные денежные средства — это его взнос в уставный капитал должника.

Требование общества-2 в части, касающейся зачтенных сумм, по существу, является требованием о возврате взноса в уставный капитал должника, то есть определенно вытекает из отношений фактического участия в последнем.

Последствия недействительности сделки по увеличению уставного капитала, оформленной решением общего собрания участников общества-1 от 24.02.2015, хотя и носят реституционный характер (пункт 2 статьи 167 ГК РФ), по сути, направлены на уменьшение уставного капитала путем уменьшения номинальной стоимости долей всех участников общества и поэтому не могут конкурировать с требованиями независимых кредиторов.

Такое требование не может быть включено в реестр требований кредиторов.

Как нам представляется, обстоятельства приведенного дела во многом ситуационные и не вполне типичны для судебной практики. Однако в данном Определении сделан важный вывод о применимости к спорным правоотношениям пункта 8 статьи 63 ГК РФ и пункта 1 статьи 148 Закона о банкротстве. Ссылки на данные статьи пригодятся нам при дальнейшем обсуждении вопроса о последствиях заявления кредитором требования, основанного на капиталозамещающем финансировании.

Второе определение, принятое ВС РФ в развитие практики рассмотрения требований участников должника, основанных на договорах займа, — это Определение от 21.02.2018 N 310-ЭС17-17994(1, 2).

По обстоятельствам дела компания (заимодавец), зарегистрированная в Республике Кипр, и общество (заемщик) заключили договор займа от 11.04.2011, по которому заимодавец передал заемщику 12 500 000 долларов США.

Впоследствии стороны заключили дополнительное соглашение от 11.06.2016 к этому договору, которым зафиксирован курс доллара для последующего исполнения обязательства заемщика по возврату долга. Заемщик и заимодавец также установили, что начиная с 11.06.2016 проценты за пользование займом не начисляются.

В последующем в отношении общества была введена процедура банкротства.

Ввиду неисполнения заемщиком обязательства по возвращению суммы займа заимодавец обратился в арбитражный суд в рамках дела о банкротстве должника с заявлением о включении в реестр требований кредиторов требования, состоящего из основного долга и процентов за пользование займом.

Суды трех инстанций посчитали, что, коль скоро заимодавец представил доказательства перечисления денежных средств и факт предоставления займа доказан, требование кредитора является обоснованным и подлежащим включению в реестр требований кредиторов.

Однако Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ не согласилась с выводами судов.

Свои рассуждения высокий суд, как и в предыдущих случаях, начал с того, что действующее законодательство о банкротстве не содержит положений, позволяющих понижать в очередности погашения требований аффилированных с должником лиц.

Далее ВС РФ повторил правовую позицию, выраженную в Определении N 308-ЭС17-1556(2), согласно которой суд, исходя из конкретных обстоятельств дела, вправе переквалифицировать заемные отношения в отношения по поводу увеличения уставного капитала по правилам пункта 2 статьи 170 ГК РФ либо по правилам об обходе закона (пункт 1 статьи 10 ГК РФ, абзац восьмой статьи 2 Закона о банкротстве), признав за спорным требованием статус корпоративного.

Когда хозяйственное общество сталкивается с кризисной ситуацией, то его руководство встает перед выбором: финансировать деятельность должника через использование корпоративных процедур или оформить соответствующие правоотношения в качестве заемных. При этом сведения об использовании первых доступны для прочих участников гражданского оборота, в отличие от финансирования через заключение договора займа, о котором другим участникам оборота неизвестно.

По этой причине если план должника по выходу из кризиса не сработает, то мажоритарный участник должника несет риск убытков, обусловленных невыполнением его плана выхода из кризиса путем финансирования через предоставление займа.

ВС РФ также обратил внимание судов на то, что они не дали оценку следующим обстоятельствам: компания (заимодавец) является единственным участником должника (заемщика); они входят в одну группу компаний, фактически имеют общее руководство; расположены на одной производственной площадке и связаны общими производственными коммуникациями. Заем предоставлялся для пополнения оборотных средств дочернего общества в связи с отсутствием у последнего достаточного имущества для расчета с иными контрагентами.

Кроме того, кредиторы обращали внимание и на следующие нетипичные для стандартных рыночных операций факты: первоначально заем был предоставлен по ставке ниже рыночной (около 5% годовых); должник не предоставил обеспечение по обязательству; впоследствии ставка увеличена в связи с возбуждением дела о банкротстве для наращивания размера кредиторской задолженности.

Принятые по делу судебные акты были отменены, а дело направлено на новое рассмотрение для выяснения всех обстоятельств, значимых для разрешения спора.

Таким образом, сопоставление правовых позиций, отраженных в Определении ВС РФ от 06.07.2017 N 308-ЭС17-1556(2), с одной стороны, и Определениях от 15.02.2018 N 305-ЭС17-17208 и от 21.02.2018 N 310-ЭС17-17994(1, 2), с другой стороны, показывает, что позиция высшего суда страны претерпела некоторые изменения. Если в первом из названных речь шла о ситуации, в которой участник должника предоставил ему финансирование в условиях кризиса и за счет денежных средств, полученных ранее от самого должника, то в последующей практике Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ указывает на необходимость учитывать более широкий круг обстоятельств, как то: рыночный или нерыночный размер ставки процентов по договору займа, последующее после заключения договора поведение его сторон, длительное непринятие мер по взысканию предоставленных сумм, отсутствие обеспечения по обязательству и т.п.

В такой ситуации можно прогнозировать, что практика применения приведенных правовых позиций будет дальше расширяться и уточняться, охватывая все более широкий круг случаев.

В связи с этим весьма интересно проследить путь, который прошли зарубежные правопорядки в развитии схожих подходов. Поскольку заданная проблематика наиболее подробно была разработана в немецком праве, обратимся именно к нему.

Впервые тезис о недопустимости удовлетворения в деле о банкротстве требования участника общества с ограниченной ответственностью, предоставившего своему обществу заем в преддверии его банкротства, был сформулирован Имперским Верховным Судом Германии в 1937 году. При этом участник общества не только предоставил ему несколько займов, но и поручился за него по внешним кредитам. Суд признал, что поведение участника в данном случае противоречило добрым нравам (аналог статьи 10 ГК РФ), поскольку общество согласно законодательству было обязано отвечать перед кредиторами всем своим имуществом, а действия участника, в сущности, были направлены на уменьшение количества такого имущества. В удовлетворении иска было отказано[1].

С 1937 по 1980 год различные аспекты рассмотрения требований участников должника, основанных на договорах займа, были предметом исследования только судебной практики. В 1980 году в Закон об обществах с ограниченной ответственностью были внесены изменения, согласно которым если участник общества в то время, когда разумный предприниматель увеличил бы собственный капитал общества (кризис общества), вместо этого предоставил заем своему обществу, то он мог требовать погашения своего займа в деле о несостоятельности за счет общества только как субординированный кредитор (параграф 32а). Другими словами, очередность удовлетворения его требования понижалась по сравнению с другими кредиторами.

В законе было указано, что подобный режим капиталозамещения применяется не только по отношению к займам участников корпорации, но и к другим правовым актам участника или третьего лица, которые в экономическом смысле тождественны займам, например к погашению кредита, предоставленного должнику третьим лицом.

Таким образом, на этом этапе правового регулирования подход немецкого права чем-то напоминал позицию, отраженную в Определении ВС РФ от 06.07.2017 N 308-ЭС17-1556(2): идея о понижении очередности удовлетворения относилась к случаям предоставления финансирования в условиях кризиса.

Дальнейшая эволюция немецкого права связана с принятием в 2008 году поправок в сам Закон о банкротстве. Поскольку определение того, находилось ли общество в кризисе в момент предоставления займа, было затруднено, немецкий законодатель отказался от этого условия и предусмотрел правила о понижении очередности (субординации) требований для всех случаев предоставления займов участниками должника при условии, что банкротство наступило после этого момента.

Важно отметить, что подход о субординации требований стал использоваться не только по отношению к формальным участникам общества-должника, но и в иных случаях капиталозамещающего финансирования. Соответствующие правила стали применяться к непрямым участникам, например к аффилированным с должником организациям, а также лицам, обладающим с должником общностью экономических интересов. В качестве экономического эквивалента займа рассматривалась, например, ситуация, при которой кредитор длительное время не обращался с заявлением о признании должника банкротом, несмотря на наличие просрочки в исполнении обязательств перед ним[2].

Таким образом, немецкое право прошло путь от субординации требований по договорам займа, предоставленного в период кризиса, до более широкого применения соответствующих норм.

Вследствие этого можно сделать и некоторые прогнозы относительно дальнейшего развития российской судебной практики. Оно видится нам в расширении перечня случаев, в которых предоставление финансирования участниками общества самому обществу рассматривалось бы как скрытые взносы в уставный капитал.

Проанализировав вкратце эволюцию немецкого права, мы готовы ответить на вопросы, поставленные при анализе Определения ВС РФ от 06.07.2017 N 308-ЭС17-1556(2).

По первому вопросу необходимо прийти к выводу о том, что позиция, занятая Судебной коллегией по экономическим спорам ВС РФ, подлежала бы применению и в том случае, если участник предоставил финансирование должнику за счет собственных средств, а не тех, которые ранее распределены ему в качестве дивидендов, поскольку и в такой ситуации не изменится вывод о том, что договор займа является сделкой, прикрывающей финансирование уставного капитала. При нормальном развитии гражданского оборота подобное финансирование осуществлялось бы по правилам статьи 19 Федерального закона от 08.02.1998 N 14-ФЗ "Об обществах с ограниченной ответственностью".

Более того, этого подхода необходимо было бы придерживаться и в том случае, если финансирование было предоставлено при отсутствии видимых кризисных факторов в деятельности должника. Во-первых, достаточно сложно определить, когда такие факторы имеются, а когда нет. Во-вторых, нельзя исключить и то, что, предоставляя финансирование в форме займа, участник должника все равно принимает во внимание возможность банкротства, а может быть, знает о наличии скрытых признаков неблагополучия в хозяйственной сфере должника.

По второму вопросу, на наш взгляд, необходимо с учетом вышеприведенного сравнительно-правового исследования прийти к выводу о том, что рассматриваемый подход подлежит применению и тогда, когда финансирование предоставлено не прямым участником должника, а другим подконтрольным ему субъектом. Очевидно, что, зная о позиции, занятой ВС РФ в Определении от 06.07.2017 N 308-ЭС17-1556(2), лица, аффилированные с должником, могут создавать более сложные структуры внутрикорпоративного финансирования для введения в заблуждение суда и других участников гражданского оборота.

При этом важно учитывать и так называемую фактическую аффилированность, при которой учитывается согласованность действий двух и более субъектов в гражданском обороте по созданию подконтрольной задолженности в отношении заинтересованного лица (Определение ВС РФ от 26.05.2017 N 306-ЭС16-20056(6)).

На наш взгляд, при установлении фактов такой аффилированности может учитываться процессуальное поведение сторон спора, например подача одинаковых по содержанию процессуальных документов, взаимное согласование представителями своих позиций в судебном заседании и т.п.

Процессуальное поведение прямо не названо в Арбитражном процессуальном кодексе Российской Федерации как средство доказывания, однако перечень средств доказывания не является закрытым (статья 89), а в судебной практике и научной литературе неоднократно высказывались предложения по учету процессуального поведения сторон при вынесении судебных актов[3].

Очень важно, по нашему мнению, также подчеркнуть, что финансирование участником или иным аффилированным лицом может быть предоставлено не только в виде займа, но и, например, в виде платежа по кредитному договору лицом, являющимся одновременно поручителем[4], или длительного невостребования просроченной задолженности.

Необходимо подчеркнуть и различия, имеющиеся в подходе к требованиям, возникшим из займов учредителей, между российским и немецким правом. Если в отечественном праве установление корпоративной сущности займа приводит к полному отказу во включении требования в реестр требований кредиторов, то в немецком праве такие требования понижаются в очередности (субординируются). Понижение в очередности подобных требований прямо предусмотрено абзацами четвертым и пятым § 39 Положения о несостоятельности, действующего в Германии[5].

С точки зрения последствий между позицией отечественной практики и немецкого законодательства больше общего, чем различного. Применение к займам участников должника пункта 8 статьи 63 ГК РФ и пункта 1 статьи 148 Закона о банкротстве, в сущности, приводит к тем же результатам, что и полноценное понижение очередности удовлетворения требования.

Должник сможет перейти к удовлетворению требований аффилированных кредиторов только в том случае, если все требования кредиторов, включенные в реестр требований кредиторов, будут погашены, а дело о банкротстве прекращено на основании абзаца седьмого пункта 1 статьи 57 Закона о банкротстве, то есть de facto будет иметь место субординация требования, достигаемая таким способом.

Между тем подход, присущий немецкому праву (субординация в чистом виде), в некоторых ситуациях будет обладать преимуществом перед действующим подходом, реализуемым в российском праве. Предположим, исковое требование участника должника, возникшее из договора займа, предоставленного в условиях кризиса, будет удовлетворено в общем (исковом) порядке арбитражным судом или судом общей юрисдикции, но при этом не будет учтен подход, приведенный в Определении ВС РФ от 06.07.2017 N 308-ЭС17-1556(2).

В таком случае против включения требования в реестр требований кредиторов могут быть заявлены возражения, связанные с исполнением судебного акта или его пересмотром (абзац второй пункта 10 статьи 16 Закона о банкротстве), и, напротив, не могут быть выдвинуты возражения относительно состава и размера требования.

В ситуации, когда последствием заявления требования, основанного на договоре займа, прикрывающем финансирование уставного капитала, является отказ во включении требования в реестр требований кредиторов, создается возможность обхода практики недопущения включения подобного требования в реестр требований кредиторов.

Напротив, если придерживаться идеи о полноценной субординации (понижения очередности) требования, то можно рассуждать следующим образом. Действительно, судебным актом установлен состав и размер требования кредитора. Однако в принятом решении ничего не сказано об очередности удовлетворения требования. Возражения, связанные с удовлетворением требования, — это возражения, связанные с исполнением судебного акта.

Ввиду этого арбитражный суд, рассматривающий дело о банкротстве, признает обоснованным требование участника должника, основанное на договоре займа и подтвержденное судебным актом, но при этом понизит очередность его удовлетворения. В таком случае резолютивная часть соответствующего определения может быть сформулирована аналогично тому, как в настоящее время формулируются резолютивные части определений, признающих требования обоснованными и подлежащими удовлетворению в порядке пункта 4 статьи 142 Закона о банкротстве: во включении требования в реестр требований кредиторов отказать; признать требование обоснованным и подлежащим удовлетворению в порядке пункта 1 статьи 148 Закона о банкротстве[6].

Важно обратить внимание на то, что Закону о банкротстве известен институт понижения очередности удовлетворения требования кредитора. Так, пункт 2 статьи 61.6 Закона о банкротстве устанавливает санкцию за совершение сделки, содержащей признаки недобросовестности контрагента, в отношении реституционного требования (пункт 27 Постановления Пленума ВАС РФ от 23.12.2010 N 63 "О некоторых вопросах, связанных с применением главы III.1 Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве)"). Пункт 4 статьи 142 Закона о банкротстве предусматривает понижение очередности удовлетворения требования кредитора, пропустившего срок для заявления требования в конкурсном производстве.

Следует также отметить, что в судебно-арбитражной практике имеются случаи применения правовой позиции, отраженной в Определении ВС РФ от 06.07.2017 N 308-ЭС17-1556(2), и в делах искового производства, например Постановление АС СЗО от 10.11.2017 по делу N А56-64313/2016. Подобные случаи — крайне положительное явление.

Далее необходимо исследовать вопрос о том, насколько анализируемый нами подход распространяется на правоотношения по другим договорам.

И здесь следует констатировать, что определенное движение в эту сторону уже имеется. Рассмотрим последовательно три примера.

Первый пример — Определение ВС РФ от 20.12.2017 N 310-ЭС17-32792(2).

По обстоятельствам дела между обществом-1 (арендодатель) и обществом-2 (должник, арендатор) заключено несколько договоров аренды транспортных средств. Впоследствии между обществом-1 (кредитором), должником (первоначальным должником) и компанией (новым должником) заключен договор перевода долга, по условиям которого должник перевел на нового должника, а новый должник принял на себя обязательство перед кредитором по погашению долга должника, возникшего из договоров аренды транспортных средств, в сумме 10 734 923 руб. 99 коп.

Суды трех инстанций установили, что новый должник свои обязательства по договору аренды исполнил, долг перед арендодателем погасил. Полагая, что в результате такого погашения долга у должника появилось обязательство перед компанией (новый должник) на сумму 10 734 923 руб. 99 коп., последняя обратилась с заявлением о включении данной задолженности в реестр требований кредиторов должника.

Суды первой и апелляционной инстанций, а также суд округа сочли требования обоснованными.

Однако ВС РФ отменил принятые по делу судебные акты, указав в том числе на то, что если при привативном переводе долга отсутствует денежное предоставление со стороны первоначального должника и не доказано намерение нового должника одарить первоначального, презюмируется, что возмездность подобной сделки имеет иные, не связанные с денежными основания, в частности такая возмездность, как правило, вытекает из внутригрупповых отношений первоначального и нового должников, в связи с чем в подобной ситуации не применяются правила пункта 3 статьи 424 ГК РФ об определении цены в денежном выражении.

Следовательно, поскольку в рассматриваемом случае имел место привативный перевод долга с полным выбытием первоначального должника (должника по делу о банкротстве) из арендных отношений, новый должник не имеет требования к первоначальному должнику ни в связи с исполнением арендного обязательства, учиненного в пользу кредитора (общества-1), ни в связи с заключением соглашения о переводе долга, поскольку из текста данного соглашения и иных обстоятельств, сопутствующих его заключению, не следует, что воля сторон была направлена на установление денежного вознаграждения за принятие чужого долга.

Таким образом, в данном Определении содержится важный вывод о том, что сделки по переводу долга зачастую заключаются среди лиц, относящихся к единой группе, объединенной общими экономическими интересами, а потому такие сделки не могут быть признаны имеющими рыночный характер, а их цена — сформировавшейся в результате взаимодействия независимых участников гражданского оборота.

На наш взгляд, подобный вывод применим и к договорам цессии, носящим внутригрупповой характер.

Второй пример, который необходимо исследовать в свете заданной проблематики, — Определение ВС РФ от 26.05.2017 N 306-ЭС16-20056(6), которое уже упоминалось выше.

По обстоятельствам дела в период с 2008 по 2010 год должник — гражданка М. — на основе арендных договоров оформила документы о принятии в пользование нескольких нежилых помещений, принадлежавших обществу-1 и обществу-2.

К 2010 году у М. сформировалась задолженность по арендной плате за пользование помещениями в общем размере 8 734 738 руб. 65 коп., право требовать взыскания которой перешло к компании на основании ряда последовательно заключенных договоров цессии.

Наличие долга перед цессионарием М. до возбуждения дела о банкротстве ежегодно признавала, подписывая двусторонние акты сверок.

Поскольку задолженность так и не была выплачена, компания обратилась в арбитражный суд с заявлением о включении ее требований в реестр требований кредиторов.

Суды трех инстанций сочли требования обоснованными. Однако ВС РФ отменил принятые по делу судебные акты и направил дело на новое рассмотрение.

Как указала Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ, на протяжении рассмотрения обособленного спора другой кредитор — банк — приводил доводы, свидетельствующие о том, что все участники спорных арендных отношений — М., собственники помещений и все цессионарии (в том числе компания) — принадлежат к одной группе компаний, контролируемой супругом должника как конечным бенефициаром.

В рассматриваемом случае наличие внутригрупповых отношений и, как следствие, общности хозяйственных интересов имеет существенное значение для правильного разрешения спора, поскольку установление подобного факта позволяет дать надлежащую оценку добросовестности действий как кредитора, заявившего о включении своих требований в реестр, так и должника, обязанность которого при нормальном функционировании гражданского оборота состояла в своевременном внесении арендных платежей.

Вместе с тем обстоятельства, которые могли бы подтвердить либо опровергнуть утверждения банка об аффилированности сторон спора, судами не исследовались, соответствующие доводы какой-либо правовой оценки не получили.

Банк в своих возражениях против включения спорной задолженности в реестр указывал на нестандартный характер сделки, лежащей в основе требования. Так, банк отмечал, что у М. отсутствовали собственные экономические нужды по аренде коммерческих помещений общей площадью более 10 000 кв. м; впоследствии названные помещения передавались ею в субаренду иным участникам группы компаний.

Поведение арендодателей, а затем и цессионариев, на протяжении более чем пяти лет до банкротства не обращавшихся с требованием о взыскании долга по арендной плате (тем самым предоставлявших отсрочку исполнения обязательства на неопределенный срок), также не может быть объяснено с точки зрения такой цели коммерческого юридического лица, как извлечение прибыли от своей деятельности.

Банк отмечал, что внутри группы компаний имеется несколько требований, связанных с арендой одного и того же имущества в аналогичный период. Выбор подобной структуры внутригрупповых юридических связей позволяет создать подконтрольную фиктивную кредиторскую задолженность для последующего уменьшения процента требований независимых кредиторов при банкротстве каждого из арендаторов (субарендаторов).

Для исследования всех названных обстоятельств дело было направлено на новое рассмотрение.

При анализе двух приведенных дел от нашего внимания не могло ускользнуть то, что ВС РФ использует понятие "внутригрупповые отношения". Данная категория близка понятию "внутрикорпоративные отношения", хотя и не полностью тождественна ей. Если в последнем случае речь идет об отношениях в рамках одной организации, то в первом случае — об отношениях внутри группы аффилированных лиц.

Тем не менее, на наш взгляд, разницу между двумя категориями не следует преувеличивать, поскольку независимо от избранной корпоративной структуры смысл квалификации отношений как внутрикорпоративных или внутригрупповых преследует одну цель: подчеркнуть, что несколько лиц имеют возможность заключать сделки, недоступные независимым участникам гражданского оборота ввиду наличия между ними незримых, негласных личных отношений.

Третий пример, к которому необходимо обратиться, — Постановление АС СЗО от 25.04.2018 по делу N А56-64626/2016.

По обстоятельствам дела общество (продавец, должник) и компания (покупатель) заключили договор купли-продажи от 10.03.2016, по условиям которого продавец обязался поставить, а покупатель — принять и оплатить лесоматериалы.

Компания 11.03.2016 перечислила обществу 1 500 000 руб. в качестве предоплаты по договору.

Ссылаясь на то, что должник не исполнил встречное обязательство по поставке лесоматериалов, компания обратилась с заявлением о включении в реестр требований кредиторов общества 1 500 000 руб. задолженности по договору.

Суд первой инстанции отказал в удовлетворении заявления, установив, что общество и компания являются аффилированными лицами, в связи с чем на кредитора возложено бремя доказывания того, что правоотношения сторон носили реальный характер, а не опосредовали движение денежных средств внутри группы аффилированных лиц. Поэтому само по себе перечисление должнику 1 500 000 руб. не свидетельствует о наличии задолженности по договору.

Суд апелляционной инстанции отменил определение суда первой инстанции и признал требование обоснованным и подлежащим включению в реестр требований кредиторов.

Однако суд округа согласился с позицией суда первой инстанции. АС СЗО обратил внимание на то, что при наличии аффилированности общества и компании суд правомерно возложил на кредитора бремя доказывания того, что правоотношения сторон по договору поставки носили реальный характер, а не опосредовали движение денежных средств внутри группы аффилированных лиц.

При этом суд округа фактически процитировал Определение ВС РФ от 06.07.2017 N 308-ЭС17-1556(2).

Как отметил АС СЗО, поскольку в суд апелляционной инстанции не были представлены дополнительные доказательства реальности правоотношений по договору поставки, у него не имелось оснований для отмены определения суда первой инстанции.

Вследствие этого Постановление суда апелляционной инстанции было отменено, а определение суда первой инстанции оставлено в силе.

По нашему мнению, тенденция судебной практики по недопущению включения в реестр требований кредиторов требований, возникших из внутрикорпоративных (внутригрупповых) правоотношений, абсолютно правильна и заслуживает всяческой поддержки.

Представляется, что ее объяснение состоит в следующем. В делах о банкротстве важное значение имеет понятие противопоставимости. Под ней следует понимать косвенное влияние судебного акта об установлении требования одного кредитора на права и законные интересы других кредиторов и иных лиц в деле о банкротстве, поскольку от признания требования обоснованным или отказа в таковом зависит, сколько у других кредиторов будет голосов в собрании кредиторов и какую часть конкурсной массы каждый из них получит. Суть понятия противопоставимости раскрыта в Постановлении Президиума ВАС РФ от 22.04.2014 N 12278/2013.

Ввиду этого, на наш взгляд, отказ во включении требований, возникших из внутрикорпоративных (внутригрупповых) правоотношений, в реестр требований кредиторов можно объяснить как раз тем, что подобные требования могут существовать только в рамках корпоративного образования (юридического лица) или группы аффилированных лиц, но они не противопоставимы независимым кредиторам.

Нет ничего незаконного в создании и исполнении подобных обязательств внутри корпорации или группы лиц. Недобросовестность, а следовательно, и незаконность имеют место тогда, когда кредитор заявляет требование, возникшее из корпоративных правоотношений, в деле о банкротстве. В этот момент он предпринимает попытку противопоставить свое требование требованиям независимых кредиторов. Именно действия по заявлению требования являются недопустимыми в силу пункта 1 статьи 10 ГК РФ, и потому такому кредитору должно быть отказано в судебной защите (пункт 2 той же статьи).

Проблема требований аффилированных с должником кредиторов не является новой для российского правопорядка. Особенность таких требований состоит в том, что они зачастую основаны на мнимых сделках (статья 170 ГК РФ), которые заключены для вида, с целью наращивания подконтрольной кредиторской задолженности. Нередки случаи фальсификации документов, представляемых в обоснование подобных требований.

Практика постепенно выработала способы противодействия подобным явлениям. Один из них — заявление о фальсификации доказательств в порядке статьи 161 АПК РФ и проведение соответствующих экспертиз, например почерковедческих или давности изготовления документов.

Однако такой способ имеет слабые стороны. Во-первых, проведение экспертиз затратно с точки зрения временных и финансовых ресурсов. Во-вторых, выводы, полученные экспертным путем, зачастую носят вероятностный характер, что не позволяет однозначно опровергнуть подлинность документов. В-третьих, совершая мнимые сделки, их стороны правильно оформляют документы, поскольку кредитор и должник, как правило, подконтрольны одним и тем же лицам (Постановление Президиума ВАС РФ от 18.10.2012 N 7204/12).

Другой способ недопущения включения в реестр требований кредиторов фиктивной задолженности — применение стандартов доказывания, выработанных на основе пункта 26 Постановления Пленума ВАС РФ от 22.06.2012 N 35 "О некоторых процессуальных вопросах, связанных с рассмотрением дел о банкротстве".

Например, если речь идет об установлении требования кредитора по договору поставки, для признания требования обоснованным недостаточно представить только товарные накладные, а необходимо еще подтвердить, откуда поставщик получил товар, каким образом он был доставлен покупателю (товарно-транспортные накладные), где он хранился, имелись ли у продавца и покупателя достаточные материальные и трудовые ресурсы для совершения операций с товаром и т.п. (см., например, Постановление АС СЗО от 06.10.2016 по делу N А66-15437/2015).

Если рассматривается требование, основанное на договоре займа, то помимо самой операции по предоставлению займа наличными средствами необходимо подтвердить, каков источник происхождения денежных средств для их последующей передачи заемщику, а также дальнейшее использование полученных средств должником (Постановление Президиума ВАС РФ от 04.10.2011 N 6616/11).

Перечень этих примеров можно продолжать достаточно долго.

Недостатком второго подхода является то, что он приводит к чрезмерному расширению предмета доказывания. Строго говоря, источник происхождения товара, если речь идет о требовании по договору поставки, или происхождение денежных средств, предоставленных в качестве займа, — суть обстоятельства, прямо не относимые к вопросам о том, передавался ли товар или предоставлялся ли заем.

Более того, стремясь создать подконтрольную фиктивную задолженность, недобросовестные лица могут сфальсифицировать более широкий круг документов, и тогда рассматриваемый подход просто может не сработать.

Отказ во включении требования в реестр требований кредиторов ввиду его внутрикорпоративного (внутригруппового) характера — более эффективный и одновременно менее затратный способ не допустить включения в реестр требований кредиторов требований аффилированных лиц. При наличии признаков того, что правоотношения сторон возникли внутри корпорации или холдинга, суд будет признавать требование подлежащим удовлетворению в порядке пункта 8 статьи 63 ГК РФ, не вдаваясь в вопросы о реальности хозяйственных операций и о подлинности представленных документов.

В такой ситуации фальсифицировать документы в обоснование требования станет просто невыгодным, поскольку при признании требования внутрикорпоративным (внутригрупповым) суд будет отказывать в его включении в реестр требований кредиторов в любом случае. При этом аффилированные кредиторы смогут тем не менее получить удовлетворение своих требований в случае полного погашения требований независимых кредиторов и прекращения вследствие этого дела о банкротстве на основании абзаца седьмого пункта 1 статьи 57 Закона о банкротстве.

Еще один способ объяснить подходы, выработанные в практике ВС РФ применительно к внутрикорпоративной (внутригрупповой) задолженности, — это понятие об относительной недействительности сделки, при которой сделка действительна в отношении одних субъектов и недействительна в отношении других. Возможность существования таких сделок в действующем законодательстве предусмотрена в пункте 1 статьи 173.1 ГК РФ, в котором говорится о том, что закон может устанавливать недействительность сделки в отношении третьего лица, не давшего согласия на совершение сделки, если такое согласие требовалось[7].

В переложении на нашу ситуацию можно утверждать, что сделка, создающая внутрикорпоративные (внутригрупповые) обязательства, действительна в отношении членов корпорации или группы аффилированных лиц, но недействительна по отношению к независимым участникам гражданского оборота. Однако представляется, что на настоящий момент вопрос требует дальнейшей тщательной проработки. Призываем его обсудить.

В заключение хотелось бы выразить надежду на то, что практика Верховного Суда Российской Федерации по вопросу о квалификации требований кредиторов как внутрикорпоративных (внутригрупповых) будет расширяться и уточняться применительно к конкретным ситуациям для недопущения включения в реестр требований кредиторов подконтрольных требований аффилированных с должником лиц.

Рекомендуется Вам: