Правовая природа смарт-контракта

Авторы: Ефимова Л.Г., Сиземова О.Б.

Российские исследователи спорят, допустимо ли регулирование компьютерных технологий, таких как оборот криптовалюты и блокчейн, смарт-контракты, средствами права. Противники ссылаются на невозможность регулирования компьютерной технологии правовыми средствами[1].

Нередко такие исследователи цитируют известное выражение Lawrence Lessig "Code is law", которое подчеркивает самодостаточность компьютерного кода для регулирования технологических процессов[2]. Идея о том, что Code is Law стала популярной концепцией (Wu, 2003). На протяжении многих лет после широкомасштабного развертывания сети Интернет и нашей растущей зависимости от цифровых технологий частные и публичные субъекты склонны заменять нормативные акты техническими регламентами, которые могут быть принудительно исполнены с помощью кода. Практика переноса правовых норм в технические правила — непростая задача. В отличие от правовых норм, написанных как общие правила на естественном языке, которые по своей сути неоднозначны, технические правила могут быть реализованы только в коде и, следовательно, обязательно должны опираться на формальные алгоритмы и математические модели. Поэтому регулирование по коду всегда более конкретное и менее гибкое, чем законодательные положения, которые он намерен реализовать[3].

Большинство российских исследователей все же придерживаются точки зрения о том, что оборот криптовалюты "можно и нужно регулировать, поскольку непродуманный и запретительный подход к регулированию криптовалют будет способствовать построению в России цифрового концлагеря, а не цифровой экономики"[4].

Представляется, что мнение о превосходстве компьютерных технологий над человеком, об их самодостаточности, невозможности регулировать с помощью права является необоснованным и появилось вследствие ошибки восприятия. Компьютерная программа является "умной" не сама по себе, а потому, что она является результатом деятельности человеческого гения. Поэтому "компьютерный мозг" — программный код, выполняющий только те операции и функции, которые ему поручил исполнять мозг человеческий[5].

Поскольку криптовалюты являются компьютерными протоколами, которыми на платформе блокчейн одновременно пользуется множество лиц, то между этими лицами возникают общественные отношения, которые могут и должны быть урегулированы правом.

Хотя компьютерный код может более эффективно применять правила, чем юридический, он также имеет ряд ограничений, главным образом потому, что трудно перенести двусмысленность и гибкость правовых норм в формализованный язык, который может быть интерпретирован машиной. С появлением технологии blockchain и связанных с ней смарт-контрактов код играет еще более важную роль в регулировании взаимодействия людей через Интернет, так как многие договорные транзакции переносятся на смарт-код контракта[6].

В юридической литературе широко обсуждается понятие smart contract. Смарт-контракты были впервые описаны Ником Сабо в конце 1990-х годов. Он высказал идею "кодирования" контрактов, чтобы они могли быть самоисполнимыми, тем самым повышая эффективность и устраняя двусмысленность традиционных договорных отношений. Помимо повышения скорости и эффективности, важным преимуществом интеллектуальных контрактов по отношению к традиционным контрактам является отсутствие текстовой двусмысленности, поскольку их положения написаны на официальном языке, который должен быть понят машиной. Смарт-контракты основаны на подражании логике договорных положений. Это компьютерные программы, которые облегчают переговоры, проверяют и обеспечивают исполнение контракта или могут даже устранить необходимость в базовом договоре между сторонами[7].

Следовательно, смарт-контрактом называется компьютерная программа (или компьютерный код), которая может быть заключена только с использованием технологии blockchain и позволяет автоматически заключать, исполнять и прекращать различные договоры по наступлении заранее установленных юридических фактов.

В российской литературе наиболее подробный анализ правовых особенностей смарт-контракта был сделан А.И. Савельевым в ряде работ[8]. Автор выделил следующие правовые характеристики смарт-контракта:

— смарт-контракт существует исключительно в электронной среде и предполагает обязательное использование электронной подписи, основанной на технологии ассиметричного;

— особая форма изложения условий (условия такого договора изложены на одном из языков программирования, а реализуются посредством использования базы данных blockchain);

— заключение по модели договора присоединения (условия "умного" контракта формируются одной из сторон — той, которая пишет программный код, другие участники присоединяются к его условиям "как есть");

— повышенная степень определенности договора (вероятность различного толкования содержания условий компьютером исключена, поскольку язык программирования, на котором излагаются условия "умного" контракта, относится к категории строго формализованных языков), что обусловливает отсутствие необходимости применения к нему традиционных средств толкования договора;

— направленность на распоряжение цифровым активом (договор опосредует перемещение (изменение принадлежности) определенной обособляемой ценности, существующей в электронной форме, от одной стороны договора к другой);

— условный характер (исполнение обязанности одной стороны по такому договору обусловлено наступлением определенных обстоятельств, что проявляется в исходном коде такого контракта, выражающемся операторами "if then…");

— самоисполнимость (техническая обязательность): "умный" контракт не требует вмешательства стороны договора или какой-либо третьей стороны в процесс его исполнения, компьютер сам верифицирует факт наступления соответствующих условий и вносит записи в базу данных blockchain об изменении владельца актива[9].

Определяя юридическую природу смарт-контракта, А.И. Савельев признал его в качестве юридической сделки. Однако сделал он это не вполне последовательно. Например, автор указал, что это "никакие не договоры в юридическом смысле, а некое сугубо техническое явление, которое само по себе не является ничем новым с точки зрения права"[10]. Представляется, что данная позиция связана с отсутствием единообразного подхода к понятию "смарт-контракт", о котором речь шла выше. В последнем примере технология блокчейн использована не для заключения и исполнения договоров, а для трансферта активов по обязательствам, которые могут возникать на основании традиционных договоров, заключаемых на бумажном носителе, а исполняться — путем трансферта активов через платформу блокчейн. Разумеется, к понятию смарт-контрактов такие операции не относятся.

Признавая в целом за смарт-контрактами качество юридической сделки, А.И. Савельев никак не классифицировал такие договоры и не обозначил их место в системе гражданско-правовых договоров, указав лишь, что с точки зрения российского права данный вид отношений может быть охарактеризован либо как условная сделка (ст. 157 ГК РФ), либо как договор, в котором исполнение одной стороны обусловлено исполнением обязанности другой (ст. 327.1 ГК РФ). Так, А.И. Савельев сделал недостаточно аргументированный, на наш взгляд, вывод о том, что "те автономные смарт-контракты, которые предусматривают автоматизированный порядок исполнения всех обязательств сторон договора, представляют собой качественно новое явление, бросающее вызов классическим доктринам договорного права. Таким образом, смарт-контракт в юридическом смысле представляет собой определенную совокупность смарт-контрактов в техническом понимании, автоматизирующих определенные операции по реализации обязательств сторон"[11].

Представляется, что приведенный выше вывод о правовой природе смарт-контракта не дает ответа на поставленный вопрос и не определяет его правовую природу.

Заслуживает внимания следующий аналитический подход, использованный в иностранной правовой литературе. Представляется, что для корректного подхода к решению задачи об определении правовой природы смарт-контракта следует вначале разделить компьютерную программу и договорное правоотношение, которые не сливаются в единое целое.

Так, по мнению французского исследователя , следует различать алгоритмическую программу (смарт-контракт), которая функционирует на платформе blockchain, и традиционный договор. Задачей программы является обеспечение возможности заключения, исполнения и автоматического прекращения традиционного договора на платформе blockchain. В свою очередь, договор может быть любым: договором страхования, договором аренды и т.п. В результате смарт-контракт как бы наслаивается на традиционный гражданско-правовой договор[12].

Поскольку гражданско-правовой договор, заключаемый в форме смарт-контракта, может быть любым договорным типом, остается выяснить, имеет ли алгоритмическая программа, именуемая как "смарт-контракт", какую-либо правовую природу.

Для этого рассмотрим его правовые особенности.

1. Гражданско-правовой договор в виде смарт-контракта может заключаться двумя способами: во-первых, в форме заявки, подаваемой клиентом в электронной форме с использованием электронной подписи во исполнение рамочного договора, заключенного на бумажном носителе на входе в блокчейн; во-вторых, путем clic-wrap-соглашения, условия которого изложены в электронной форме и принимаются посредством проставления галочки в поле "Согласен"[13].

При любом указанном выше способе заключения смарт-контракта мы имеем дело с особой разновидностью электронной формы сделки, которая существует в виде программного кода (электронная форма сделки — компьютерный код).

2. Гражданско-правовой договор в форме смарт-контракта предусматривает автоматическое исполнение, которое осуществляется в результате использования алгометрического кода.

3. Поскольку автоматическое исполнение договора не может быть отменено или изменено, то эта правовая особенность может быть квалифицирована как новый способ обеспечения исполнения обязательств, наличие которого устанавливает доверие между сторонами.

"The circulation of confidence is better than the circulation of money" (James Madison)[14].

Обеспечение исполнения обязательств достигается программным путем с помощью протокола соответствующей платформы, созданной с использованием технологии блокчейн[15].

С помощью "умных" договоров стороны могут совершать сделки на расстоянии с совершенно незнакомыми людьми, не беспокоясь о мошенничестве, и без затрат на ведение документации, посредничество и других административных и эксплуатационных расходов. Другими словами, децентрализованные "умные" договоры позволяют разрабатывать новые рынки, в которых стороны не заботятся о риске контрагента[16].

Обеспечительный характер самоисполнения смарт-контракта отличает этот договор от иного договора, который также предусматривает автоматическое исполнение. В отличие от смарт-контракта условия такого автоматического исполнения могут быть изменены соответствующей стороной договора.

4. Не представляется возможным согласиться с мнением А.И. Савельева о том, что смарт-контракт является условной сделкой.

Системное толкование п. п. 1, 2 ст. 157 ГК РФ позволяет определить, что условием сделки может считаться: 1) событие, 2) которое, возможно, наступит в будущем; 3) относительно которого при заключении сделки неизвестно, наступит оно или нет.

Действия или обстоятельства, наступление которых зависит от стороны договора и с которыми этот договор связывает исполнение обязательства (потестативное условие), не рассматриваются в качестве отменительного или отлагательного условия условной сделки[17].

Например, известно, что одним из возможных предметов смарт-контракта является фьючерс, который может быть квалифицирован как договор о пари в соответствии со ст. 1062 ГК РФ. Однако условие об исполнении смарт-контракта в зависимости от изменения цен на ценные бумаги, курса соответствующей валюты, уровня инфляции и т.п. или от значений, рассчитываемых на основании совокупности показателей, либо от наступления иного обстоятельства, которое предусмотрено законом и относительно которого неизвестно, наступит оно или не наступит, в данном случае не может рассматриваться как отлагательное условие условной сделки.

В данном случае алеаторность исполнения является особенностью договора пари, а не смарт-контракта, который является юридической формой этого договора пари.

Другой пример. Если в форме смарт-контракта сторонами был заключен договор страхования, страховым риском в котором обозначена засуха в определенном регионе, то наступление этого события также не может рассматриваться как наступление отлагательного условия условной сделки. В этом случае можно сделать вывод о наступлении страхового случая. Договор страхования не является условной сделкой, поскольку алеаторность исполнения также является его правовой особенностью. Соответственно, не может быть квалифицирован в качестве условной сделки и смарт-контракт, в форме которого был заключен договор страхования.

Иногда в качестве "условия" исполнения смарт-контракта указывается встречное исполнение. Например, в виде смарт-контракта может быть заключен договор купли-продажи какой-либо недвижимости, реестр которой также существует на платформе блокчейн. В этом случае факт передачи права собственности на объект недвижимости, который может быть отслежен через блокчейн, запустит процесс автоматического перечисления криптовалюты в кошелек продавца. Однако факт передачи права собственности не может быть квалифицирован как наступление условия. Это встречное исполнение, произведенное стороной синаллагматического договора.

Представляется, что смарт-контракт может быть составлен как условная сделка при наличии соответствующей потребности у ее сторон. Однако в этом отношении он ничем не будет отличаться от любого другого договора.

Таким образом, условный характер не может рассматриваться как правовая особенность смарт-контракта.

5. Помимо автоматического исполнения в отношении смарт-контракта допустимо также его "автоматическое" заключение. Иными словами, пользователь может ввести в программу желательные для него условия договора, например договора купли-продажи, и "поручить" программе купить определенный товар на желательных для него условиях. Программа находит встречное предложение о продаже, адекватное заданным ей условиям, и "заключает договор".

Представляется, что в этом случае нет оснований для вывода о том, что договор заключает программа, а не человек. Право может регулировать только отношения между субъектами права. Компьютерная программа таким субъектом не является.

В данном случае продавец товара разместил в сети публичную оферту о продаже товара на определенных им условиях. Наш пользователь является покупателем. Он выразил волю на использование своеобразного "публичного" акцепта, смысл которого в том, что покупатель готов акцептовать любую оферту, если ее условия совпадут с предложением покупателя. В данном случае компьютерная программа выполняет функцию виртуального помощника покупателя. В докомпьютерную эпоху такую роль мог выполнять, например, секретарь, которому поручили просмотреть газетные объявления о продаже, связаться с продавцом и передать ему волю покупателя.

Автоматический характер заключения смарт-контракта маскирует весьма скромную роль компьютерной программы. Внешне выглядит так, словно покупатель поручил программе купить товар, а программа самостоятельно приобрела этот товар и доставила его покупателю.

Однако смарт-контракт просто слепо выполняет те функции, для которых он был запрограммирован. Этого понимания достаточно, чтобы развенчать миф о "разумности" смарт-контракта[18].

На основании изложенного обоснованы выводы.

1. Следует различать смарт-контракт как компьютерный код и смарт-контракт как гражданско-правовой договор (правоотношение).

2. В виде смарт-контракта может быть заключен практически любой гражданско-правовой типовой договор, который отвечает присущим смарт-контракту признакам. В этом смысле смарт-контракт не является договором купли-продажи, подряда, поставки, мены и т.п. Иными словами, смарт-контракт не относится ни к меновым, ни алеаторным договорам.

Место смарт-контракта находится среди особых несамостоятельных договорных конструкций, расположенных в первой части ГК РФ, которые отражают особенности заключения или специальные правовые последствия любого гражданско-правового договора, если он отвечает указанным законом признакам. К числу таких договорных конструкций относятся, например, договор присоединения, публичный договор, опционный договор, договор в пользу третьего лица и т.п.[19], которые невозможно заключить отдельно от соответствующего договорного типа. Например, нельзя заключить договор присоединения как таковой. Однако можно заключить договор подряда путем присоединения к его условиям. К числу таких несамостоятельных договорных конструкций относится и смарт-контракт.

Следовательно, глава 27 части первой ГК РФ должна быть дополнена новой статьей "Умный" договор", в которой следует отразить правовые особенности смарт-контракта.

3. Правовыми особенностями смарт-контракта как особой договорной конструкции являются:

— особенности формы смарт-контракта, функции которой выполняет компьютерный код. В этом значении компьютерная программа является специальной разновидностью электронной формы сделки;

— особенности заключения смарт-контракта. Смарт-контракт может быть заключен только с использованием технологии blockchain. Возможность автоматического заключения договора при наступлении заранее установленных обстоятельств при необходимости также может быть обеспечена программными средствами;

— особенности предмета исполнения смарт-контракта — цифровой финансовый актив. Во взаимных обязательствах указанный цифровой финансовый актив должен предусматриваться в качестве предмета исполнения как минимум для одной стороны обязательства;

— особенности исполнения и прекращения смарт-контракта при наступлении заранее установленных обстоятельств, неотвратимость которых обеспечивается программными средствами.

4. Самоисполнимость смарт-контракта позволяет признать его одним из способов обеспечения исполнения обязательств должника в обязательстве, возникшем из смарт-контракта.

Литература

1. Савельев А.И. Договорное право 2.0: "умные" контракты как начало конца классического договорного права / А.И. Савельев // Вестник гражданского права. 2016. N 3. С. 32 — 60.

2. Савельев А.И. Некоторые правовые аспекты использования смарт-контрактов и блокчейн-технологий по российскому праву / А.И. Савельев // Закон. 2017. N 5. С. 96 — 119.

3. Сидоренко Э. Нужно ли регулировать биткоин? / Э. Сидоренко, А. Савельев, А. Пушков, Р. Янковский и др. // Закон. 2017. N 9. С. 20 — 33.

4. De Filippi P. Blockchain technology as a regulatory technology: From code is law to law is code / P. De Filippi, S. Hassan // First Monday. 2016. Vol. 12. URL: http://firstmonday.org/ojs/index.php/fm/article/view/7113/5657.

5. Godefroy L. Le code algorihmique au service du droit / L. Godefroy // Recueil Dalloz. 2018. N 14/7771. Р. 713 — 792.

6. Guerlin G.  sur les smart contracts / G. Guerlin // Dalloz IP/IT: Droit de la  intellectuelle et du . 2017. N 10. P. 512 — 515.

7. Kiviat T.I. Beyond bitcoin: issues in regulating blockchain transactions / T.I. Kiviat // Duke Law Journal. 2015. Vol. 65. P. 565 — 607.

8. Savelyev A. Legal Aspects of Ownership in Modified Open Source Software and its Impact on Russian Software Import Substitution Policy / A. Savelyev // Computer Law & Security Review. 2016. P. 193 — 210.

Рекомендуется Вам: