Протокол задержания: источник важной процессуальной информации

Автор: Колоколов Н.А.

В самом конце прошлого, 2018, года увидела свет монография проф. С.Б. Россинского "Задержание подозреваемого: конституционно-межотраслевой подход"[1]. Данный труд не только поступил в открытую продажу (нами он замечен на полках книжного магазина "Библио-Глобус"), но и в виде подарка распространен самим автором среди многих ученых-процессуалистов и лиц, интересующихся уголовным процессом (за что Сергею Борисовичу отдельное спасибо).

Кроме того, проф. С.Б. Россинский активно презентовал свою книгу на разного рода научно-практических форумах, в частности 12 декабря 2018 г. на конференции в ВолГУ.

Сказанное позволяет считать, что на текущий момент времени данная работа известна широкому кругу читателей. Данное обстоятельство освобождает нас, критиков, от обязанности хотя бы краткого пересказа содержания монографии С.Б. Россинского. Выражаем надежду, что канва рассуждений, предлагаемая автором этих строк, окажется понятной просвещенному читателю.

Как известно, тема "Задержание подозреваемого" не то что далеко, а совсем не нова, что, впрочем, признает и сам автор книги, начинающий свое повествование с благодарности в адрес проф. В.Н. Григорьева, который 20 лет тому назад подарил ему (начинающему в те годы ученому-процессуалисту) свой труд с одноименным названием[2].

Библиографический список, которым С.Б. Россинский дополняет свою монографию, насчитывает 205 источников, в которых в той или иной степени уже обсуждалась проблема задержания подозреваемого, что в очередной раз свидетельствует об актуальности избранной автором темы, скажем больше — ее фактической неисчерпаемости. При таких обстоятельствах анализируемая нами работа С.Б. Россинского как минимум имеет дидактическое значение, поскольку представляет собой комплекс довольно живых рассуждений по заявленной тематике, ознакомление с которыми будет полезно как студентам, магистрантам, аспирантам, так и лицам, посвятившим свою жизнь изучению уголовного процесса.

О межотраслевом характере задержания автором уже этих строк тоже было кое-что опубликовано. Например, в учебном пособии "Методика проведения основных судебно-контрольных действий в стадии предварительного расследования" в разделе II "Методика судебного контроля при задержании, заключении и содержании под стражей" имеется глава 9 "Задержание: особенности судебного контроля" в параграфе 1.2, в которой дано толкование составным элементам понятия "задержание"[3]. Ниже в главе 2-ой названного раздела "Заключение под стражу (ст. 108 УПК)" подробно рассматривается вопрос о заключении подозреваемого под стражу.

Свои суждения об анализе регламента заключения подозреваемого под стражу мы высказали и в практическом пособии "Практика применения уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации", которое на текущий момент выдержало уже семь изданий[4].

В то же время основа нашего права на критику видится в другом: автор этих строк четверть века отработал "на практике", в том числе и в должности следователя, т.е. был той процессуальной единицей, которой в советском уголовном процессе и само задержание подозреваемого, и составление протокола его задержания буквально вменялось в обязанность (ст. ст. 122, 123, 126 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР). Последующие годы практической деятельности автора процесс задержания, его оформления был в призме нашего судебного контроля.

Сказанное свидетельствует о том, что практику применения норм, регламентирующих выявление подозреваемого, его задержание, доставку в орган, осуществляющий предварительное расследование, документальное оформление этих процессов мы знаем не понаслышке.

Прежде чем приступить к критике отдельных научных суждений, высказанных С.Б. Россинским, считаем нужным отметить, что в целом выбранный данным автором подход к освещению проблем задержания подозреваемого является абсолютно правильным. Задержание — однозначно межотраслевой институт, ибо мудрый законодатель регламентирует его не только в современном Уголовно-процессуальном кодексе РФ (далее — УПК РФ) (глава 12 "Задержание подозреваемого", ст. ст. 91 — 96), а ни много ни мало заявляет о его особой значимости сразу в Основном Законе нашего государства (ч. 2 ст. 22 Конституции РФ), в котором фактически устанавливается срок задержания во всех видах процесса — период времени, в течение которого лицо, привлекаемое к ответственности, должно предстать "пред ясные очи судьи").

Известен институт задержания также и Кодексу об административных правонарушениях РФ (далее — КоАП РФ) (ст. 27.2 "Доставление", ст. 27.3 "Административное задержание", ст. 27.4 "Протокол административного задержания", ст. 27.5 "Место и порядок содержания задержанных лиц").

Наконец, толкование понятия "задержание" присутствует и в Федеральном законе от 7 февраля 2011 г. N 3-ФЗ "О полиции"[5] (далее — Закон N 3-ФЗ) (ст. 14 "Задержание"), авторы которого сразу акцентируют внимание как рядовых полицейских, так и их начальников на важность ч. 2 ст. 22 Конституции РФ; полицейские, помните о праве каждого на свободу и личную неприкосновенность: задержание лица на срок более 48 ч недопустимо (ч. 1 ст. 14).

О том, что делать с задержанными по истечении данного срока, авторы отраслевого закона о полиции, впрочем, как и авторы нашего Основного Закона, умалчивают. Результат: некоторыми правозащитниками эта коллизия толкуется до примитивного просто: решительно задержали террориста, подержали его только 48 ч, затем так же решительно отпустили. Совершенно очевидно, что за подобную нераспорядительность правоохранители будут строго наказаны, в первую очередь самим террористом, который вряд ли им простит факт своего задержания.

Ниже в ч. 2 ст. 14 Закона N 3-ФЗ[6] вперемешку находим примерный перечень лиц (тринадцать пунктов), которых следует задерживать в обязательном порядке. Вне всякой логической последовательности речь о лицах, совершивших как преступление, так и правонарушение. В этом перечне есть и совсем не процессуальные персоны: совершившие побег из психиатрического лечебного учреждения и самоубийцы-неудачники.

Чем "задержание уголовно-процессуальное" отличается от "задержания административного", вопрос, скорее, риторический, чем принципиальный: и в том, и в другом случае речь идет о "захвате", "пленении" предполагаемого правонарушителя (преступника) сотрудниками правоохранительных органов. Представляется, что авторы Закона N 3-ФЗ[7] принципиальной разницы в видах процесса не видят, ибо во всех случаях речь идет о захвате физического лица и не важно, террорист это или пациент психиатрического диспансера. Важно другое — они опасны для окружающих.

Особо следует подчеркнуть и тот факт, что Европейский суд по правам человека административное задержание подозреваемого (его "захват" и "пленение" сотрудниками правоохранительных органов) рассматривает не иначе, как рядовое публично-правовое действо вне зависимости от того, нормами какого национального процессуального закона руководствуется правоприменитель: УПК РФ или КоАП РФ. ЕСПЧ больше волнует не документальное оформление задержания, а чрезмерное применение силы и неоправданно длительные сроки доставки задержанных в суд[8].

Что такое фактическое задержание подозреваемого? Во-первых, как правильно об этом пишут многие юристы (в том числе и сам С.Б. Россинский), речь идет о реальном "захвате", "пленении" лица, в отношении которого у компетентных лиц (следователь, дознаватель, их руководители и начальники + все подряд полицейские, росгвардейцы и т.п.) возникли обоснованные подозрения, что оно совершило как минимум правонарушение. "Захват в натуре" осуществляют, как правило, так называемые "оперативные работники" (воспользуемся модным термином) "силовых структур" (МВД, ФСБ и др.).

В системе МВД речь в первую очередь идет о многочисленных сотрудниках служб уголовного розыска, оперуполномоченных по борьбе с преступлениями в сфере экономики, участковых уполномоченных. Во-вторых, такой "захват" осуществляют всевозможные структуры усиления — ОМОН, Росгвардия, спецназ и т.п. Пусть и гораздо реже, "захват" подозреваемых осуществляют сотрудники ФСБ, иных органов, осуществляющих ОРД.

В нашем Отечестве принято считать, что понятие "захват" пребывает за рамками собственно уголовно-процессуальной деятельности. В реальной жизни "захват", особенно в момент совершения задерживаемым лицом правонарушения (а то и опасного, особо опасного преступления), предполагает внезапное полное физическое подавление подозреваемого, в том числе и с помощью специальных средств (свето-шумовые гранаты, различные газы). Захват подозреваемого может даже сопровождаться применением в отношении него огнестрельного оружия (см. главу 5 Закона N 3-ФЗ — "Применение физической силы, специальных средств и огнестрельного оружия"). После того как представляющий опасность для себя и окружающих задерживаемый будет "обездвижен", к нему, как правило, применяют наручники (в некоторых странах кандалы, смирительную рубаху).

За задержанием следует не менее опасный для правоприменителей этап их противостояния задержанному — доставление последнего в орган дознания. Доставление отечественный законодатель толкует как "принудительное сопровождение". Данный термин нами тоже почерпнут из КоАП РФ, ибо в УПК РФ он отсутствует. В силу каких обстоятельств в одном процессуальном законе понятие детерминировано, а в другом нет, авторы Кодексов умалчивают.

Собственно говоря, следователь (ст. 38 УПК РФ), а равно и штатный дознаватель (ст. 41 УПК РФ), — лица, которым вменено в обязанность оформление задержания подозреваемого, сами лично кого-либо задерживают крайне редко. Автору этих строк за восемь лет работы следователем в МВД МССР "захватывать" подозреваемых лично не довелось.

Хорошо зная об этом, современный законодатель пишет, что следователь, дознаватель вправе давать поручение органу дознания (крайне аморфное и расплывчатое понятие) о задержании подозреваемого, доставлении ("принудительном сопровождении") последнего к ним на допрос.

Почему в текущий момент сложился такой регламент? Начнем с того, что, во-первых, задержание и доставление — зачастую грубая, а то и реально опасная физическая работа, "да и не царское это дело", особенно с учетом того, что значительная часть следователей, дознавателей — хрупкие женщины. Имеют место случаи, когда женщины-следователи, женщины-дознаватели, решившиеся на личное проведение рядовых "мирных" следственных действий (например, наложение ареста на имущество) без силовой поддержки, становились жертвами насилия со стороны даже не подозреваемых (обвиняемых), а членов их семей — таких же, как и они, женщин.

Во-вторых, что значимо уже процессуально, лицо, лично осуществляющее "захват", очень часто превращается в свидетеля преступления со всеми вытекающими из этого последствиями.

Например, двое адвокатов требовали от клиента передать им значительную сумму денег, якобы для передачи "нужным лицам" в качестве взятки. Органы, осуществляющее ОРД, запланировали "захватить" этих адвокатов в момент получения требуемых ими денег. "Захват" оформили как оперативный эксперимент, который решили совместить: 1) с осмотром места происшествия (помещения юридической консультации), в ходе которого следовало официально изъять деньги; 2) юридическим задержанием подозреваемых. Для выполнения этих функций привлекли следователя органов прокуратуры. Результат: следователь превратился в свидетеля, который видел: 1) как формировалась пачка денег, которые планировалось передать адвокатам; 2) как данная сумма подставным лицом заносилась к ним в кабинет; 3) как в него ворвались "силовики"; 4) как деньги были выданы одним из адвокатов.

Последствия подобного совмещения оперативно-розыскных и следственных функций быстро трансформировались в бесконечную череду судебно-контрольных мероприятий. Российский суд в стадии предварительного расследования, конечно, признал совокупность действий следователя законной, однако при постановлении обвинительного приговора с "узакониванием" перечисленных мероприятий и следственных действий спешить не стал, нашел по делу иные доказательства вины каждого из адвокатов, особенного в силу того, что один из них после продолжительного содержания под стражей пришел к разумному выводу о необходимости сотрудничества с государством.

Общеизвестно также и то, что между фактическим задержанием и задержанием, оформленным (как пишет С.Б. Россинский, "легализованным") следователем, пусть и сравнительно редко, проходит значительное время, измеряемое днями, неделями, а то и месяцами, если в силу географических условий правоохранительные органы вынуждены работать "от навигации до навигации".

В любом случае очевидно, что лицо, подвергнутое фактическому задержанию, должно понять (как правило, не может не понять), что государство в лице его правоохранительной системы, представляемой ее сотрудниками, в отношении него уже приступило к официальному публичному разбирательству. Данный момент законодатель связывает с возникновением у задержанного особых процессуальных прав (ст. 46 УПК РФ).

Современный общепризнанный процессуальный стандарт предполагает ознакомление задержанного с его многочисленными правами. Именно этим "захват" правонарушителя сотрудниками правоохранительных органов отличается от его захвата конкурирующей "бандой".

Очевидно и то, что непосредственно в момент задержания все процессуальные права подозреваемого не то что обеспечить (например, сразу найти ему адвоката), а всего лишь просто "зачитать" их даже скороговоркой практически невозможно. Как правило, некомфортно "зачитывать" права подозреваемому и в момент его доставления в дежурную часть органа дознания, непосредственно к дознавателю, следователю.

Возникает вопрос: знают ли правонарушители свои права, нужно ли тратить время на их "зачитывание" задержанным? Анализ правоприменительной практики подсказывает, что основная масса правонарушителей свои процессуальные права знает очень хорошо. Путаются в соответствующих регламентах лишь единицы.

Законодатель тем не менее требует от правоприменителей исходить из того, что задержанный своих прав не знает, следовательно, при каждом задержании таковые должны быть ему не то что "зачитаны", а разъяснены.

Думается, что такое "разъяснение" лучше всего осуществлять в спокойной обстановке, "в тиши кабинета", после беседы с подозреваемым, консультаций с его родственниками и защитником. Данное "разъяснение" прав целесообразно совместить с ознакомлением подозреваемого с протоколом его задержания (ст. 92 УПК РФ).

Впрочем, авторы Закона N 3-ФЗ настаивают на том, что уже в момент фактического задержания полицейские обязаны как минимум разъяснить задержанному о правах: 1) на молчание; 2) на юридическую помощь (на адвоката); 3) на уведомление близких лиц о факте задержания.

"Молчание подозреваемого" в уголовном процессе — институт обоюдоострый, особенно если учесть, что в российский уголовный процесс сейчас инкорпорирован американский институт, суть которого заключается в признании вины по принципу "чем раньше, тем лучше" (early guilty Plea Bargaining)[9].

Авторы УПК РФ о периоде времени между фактическим задержанием подозреваемого и его доставлением в орган дознания к следователю умалчивают, возможно, догадываясь, что данный срок может растянуться "от навигации до навигации". В то же время регламент ст. 92 УПК РФ требует, чтобы протокол задержания был составлен не позже чем через три часа после доставления подозреваемого в орган дознания либо к следователю. Почему именно протокол составляется не позже трех часов, логических объяснений нет.

Чем к моменту составления протокола о задержании должен располагать следователь? Во-первых, возбужденным уголовным делом[10], в котором должны содержаться все ключевые сведения о преступлении. Во-вторых, информацией о задержанном.

Данная совокупность последовательно образуется, если следствие "к преступнику идет от потерпевшего", когда задержание подозреваемого — результат расследования. При таких обстоятельствах к моменту фактического задержания подозреваемого в распоряжении следователя, как правило, не только возбужденное уголовное дело, но и заранее собранные доказательства, изобличающие этого задержанного. При таких обстоятельствах следователь превращается в примитивного оформителя, которому все нужное оперативные работники несут "на блюдечке с голубой каемочкой".

Вопрос: что делать сотрудникам уголовного розыска, дежурной части органа дознания, когда информация о преступлении идет не от потерпевшего, а от самого задержанного или, хуже того, от полицейских, задержавших лицо в момент совершения преступления либо сразу после него? Например, сотрудники ППС видят, что лицо несет имущество, которого у него быть не должно, более того, происхождение данного имущества задержанный объяснить не может.

Часы идут, а на поиск потерпевшего, отобрание у него заявления, возбуждение и оформление материалов уголовного дела уйдут не часы, в лучшем случае — дни. Как следует поступать органам дознания в таком случае, законодатель умалчивает. Опять-таки очевидно то, что отпустить такого подозреваемого сотрудники полиции не вправе. Результат: им какое-то (возможно, продолжительное) время придется поработать в условиях правовой неопределенности.

Пример из личной практики. Глубокая ночь, внимание сотрудников ППС привлек молодой человек, который что-то положил на бордюрный камень между мостовой и тротуаром. Это "что-то" оказалось стопкой документов (паспорт, водительское удостоверение, комсомольский билет и т.п.) на имя совершенно другого лица. На вопрос, откуда у него эти документы, задержанный заявил, что нашел. Для выяснения всех обстоятельств дела молодой человек был доставлен в отдел милиции, где им занялся инициативный сотрудник уголовного розыска.

У инспектора уголовного розыска возникли серьезные подозрения, что вышеозначенные документы задержанным были похищены вместе с ценным имуществом. Задержанный "прокололся" на том, что, проявив "добрую волю", решил их подбросить, положив на видное место. Дежурный следователь "наугад" возбудил уголовное дело о краже, после чего с сотрудником уголовного розыска разбирательство по делу они начали с обыска по месту жительства задержанного. Данное следственное действие оказалось результативным: было обнаружено много имущества, по поводу которого задержанный честно признался — "краденое". Итог: по делу был выявлен и раскрыт ряд латентных краж.

С.Б. Россинский пишет, что "процессуальное решение следователя о задержании не имеет "высокого" правового смысла" (с. 54); оно — "лишнее звено в механизме краткосрочного (внесудебного) ограничения конституционных прав человека" (с. 55). "Строго" за высказывание данной точки зрения, как того просит сам Сергей Борисович (с. 56), судить не будем, ибо смысл в оформлении протокола задержания не "высокий", а сугубо практический.

Законодатель (бог ему судия) последовательно и настоятельно требует, чтобы момент задержания был надлежащим образом оформлен, права подозреваемому надлежащим образом были истолкованы. Как мы уже отметили выше, оформлять задержание, разъяснять права комфортнее всего "в тиши кабинета". В таких условиях с подозреваемым, его защитником можно будет и обсудить вопрос о времени фактического задержания. Не исключено, что при этом выяснится, что лицо реально было задержано несколько дней назад, тогда же его и доставили в отдел полиции, но только в текущий момент передали следователю. Последний запустил неспешный механизм "назначения" подозреваемому защитника (ст. 50 УПК РФ). Результат: все конституционные и процессуальные сроки задержания "съедены".

Означает ли это, что следователь свою работу по делу будет вынужден начать с освобождения доставленного к нему подозреваемого? Да нет, конечно! Следователь будет последовательно выполнять свои обязанности по изобличению доставленного в совершении инкриминируемых ему преступлений, избранию в отношении него адекватной меры пресечения.

Вопрос: что делать с фактом нарушения Конституции РФ? Данное нарушение — повод для частного постановления следователя, частного определения суда. И не более того.

Проф. С.Б. Россинский критикует "демократов", которые сократили период задержания с трех суток (одни сутки следователя + двое суток прокурора) до двух суток, дескать, за это время, за минусом восьми часов для суда, успеть ничего не возможно.

Александр Дмитриевич Бойков в своем эпическом труде "Третья власть в России. Книга вторая. Продолжение реформ" (М., 2002) по данному поводу писал, что "на этапе возбуждения уголовного дела следователь работает в лихорадочном режиме".

Не будем спорить ни с уважаемым мэтром, ни с С.Б. Россинским, однако на основе личного опыта отметим: в наиболее ответственные моменты следователь работает не один, а в группе с коллегами, с усилением из числа сотрудников оперативных служб, если, конечно, следователь, умеет организовать взаимодействие.

Такое взаимодействие не организовано? Так это проблема не процессуальная, а организационная, "минус" в работе и следователя, и его руководителей.

В текущий момент слышится много предложений об исключении из процесса того или иного института. Некоторые предлагают отказаться от стадии возбуждения уголовного дела[11], сам С.Б. Россинский в свое время сомневался в эффективности предварительного судебного контроля[12] и, как следствие, значимости его в уголовном процессе. Полемизируя с ним по поводу данной идеи, мы отмечали, что ни один из процессуальных институтов не гарантирует стопроцентного результата[13].

Основные научно-практические выводы:

1. Прежде чем формировать правовую норму, законодатель должен глубоко задуматься, насколько таковая будет работоспособна. Практика последних десятилетий неумолимо свидетельствует: в отношении подавляющего большинства осужденных срок наказания исчисляется с даты, указанной следователем (дознавателем) в протоколе задержания. Следовательно, можно констатировать, что ч. 1 ст. 92 УПК РФ работает.

2. В ходе рассмотрения уголовных дел судами сравнительно редко выявляются случаи, когда момент фактического задержания не соответствует времени, дате, указанным в протоколе задержания. Обычно органы предварительного расследования факт незаконного уголовно-процессуального задержания маскируют в материалах производства, осуществляемого по правилам КоАП РФ.

3. Во всех без исключения случаях время пребывания подозреваемого под стражей до момента составления протокола о задержании включается в срок наказания по уголовному делу.

4. Сказанное абсолютно не означает, что к регламенту института "задержания" нет вопросов. Юридическая "текучка" постепенно выявляет все новые и новые последствия непродуманных формулировок, содержащихся в УПК РФ. При таких обстоятельствах анализируемая книга С.Б. Россинского — повод к продолжению дискуссии.

Литература

1. Григорьев В.Н. Задержание подозреваемого / В.Н. Григорьев. М.: ЮрИнфоР, 1999. 541 с.

2. Колоколов Н.А. Заключение под стражу / Н.А. Колоколов // Практика применения Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации: Практическое пособие: В 2 ч. Т. 1 / Под ред. В.М. Лебедева. 7-е изд., перераб. и доп. М.: Юрайт, 2017. С. 46 — 85.

3. Колоколов Н.А. Методика проведения основных судебно-контрольных действий в стадии предварительного расследования: Учеб. пособ.: В 2 ч. / Н.А. Колоколов. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Юрлитинформ, 2015. Ч. 1. 404 с.

4. Россинский С.Б. Задержание подозреваемого: конституционно-межотраслевой подход / С.Б. Россинский. М.: Проспект, 2018. 192 с.

Рекомендуется Вам: