Криптовалюты как объект гражданского права

Автор: Ефимова Л.Г.

Федеральным законом от 18.03.2019 N 34-ФЗ "О внесении изменений в части первую, вторую и статью 1124 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации" (далее — Закон о цифровых правах) ГК РФ дополнен новой ст. 141.1 "Цифровые права". Цифровые права являются новым объектом гражданского права в соответствии со ст. 128 ГК РФ в редакции названного Закона.

В связи с этим доктринальный спор о правовой природе криптовалют, открытый в отечественной правовой литературе два-три года назад, приобретает особую актуальность.

Определение правовой природы криптовалют (виртуальных валют) в российской доктрине осуществляется, как правило, в контексте определения места криптовалют в системе других объектов гражданских прав (ст. 128 ГК РФ). Выяснение правовой природы криптовалют необходимо для создания адекватного правового режима этого вида имущества, который был бы максимально комфортен для развития организаций, ведущих деятельность в приоритетных сферах цифровой экономики [1, с. 8].

С учетом этого аспекта исследователями и законотворцами выдвигаются предложения о квалификации криптовалют либо как "иного имущества" [2], либо как неких «цифровых финансовых активов», либо как особого обязательственного права, в котором с правом каждого владельца биткоина корреспондируют обязанности всех остальных участников соответствующей расчетной системы, закрепленные правилами ее функционирования [3].

В соответствии со ст. 128 ГК РФ в редакции Закона о цифровых правах к объектам гражданских прав относятся вещи (включая наличные деньги и документарные ценные бумаги) и иное имущество, в том числе имущественные права (включая безналичные денежные средства, бездокументарные ценные бумаги, цифровые права), а также результаты работ и оказание услуг; охраняемые результаты интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации (интеллектуальная собственность); нематериальные блага.

Таким образом, перечень объектов, отнесенных к группе "иное имущество", незамкнутый и может быть дополнен в случае появления новых объектов гражданских прав.

Недостатком редакции ст. 128 ГК РФ является непоследовательность законодателя при разграничении понятий "объект права" и "право на объект".

В частности, к объектам гражданского права отнесены:

— вещи, которые являются объектом права собственности;

— охраняемые результаты интеллектуальной деятельности, которые являются объектом исключительных прав;

— имущественные права, включая цифровые права. Кроме того, в число имущественных прав входят безналичные денежные средства, бездокументарные ценные бумаги, которые согласно общепринятой точке зрения являются обязательственными правами (требованиями) в соответствующем договорном обязательстве.

Итак, некоторые "объекты гражданского права", перечисленные в ст. 128 ГК РФ, сами являются правами на объект, а не объектами права.

Представляется возможным предложить следующее объяснение, почему имущественные права (включая безналичные денежные средства, бездокументарные ценные бумаги) отнесены законодателем к объектам права, хотя они одновременно являются "правом на объект".

Однако для начала необходимо определиться с терминами. Из п. 1 ст. 2 ГК РФ следует, что гражданское право регулирует имущественные и личные неимущественные отношения, основанные на равенстве, автономии воли и имущественной самостоятельности участников. Следовательно, объектом имущественных отношений является имущество.

Понятие "имущество" прошло в своем развитии несколько этапов: от узкого до широкого понимания — в действующем законодательстве.

Узкое понятие имущества было раскрыто в ряде научных работ советского периода. Под имущественными отношениями подразумевались главным образом "волевые отношения собственности", имеющие стоимостный характер [4; 5, с. 27]. Логично предположить, что под имуществом понимались в основном вещи, поскольку именно они всегда являлись объектом права собственности.

Достаточно давно в гражданском обороте появились такие объекты гражданских прав, которые независимо от своей первоначальной природы в отношениях правообладателя с третьими лицами становились объектами абсолютных правоотношений, отличных от права собственности.

Первоначально таким объектом стало введенное в экономический оборот обязательственное право (требование). Возникла потребность в теоретическом обосновании того, каким образом относительное право может превратиться в объект абсолютного правоотношения.

Признание обязательственного права (требования) частью имущества кредитора и частичное распространение на изначально относительное правоотношение правового режима абсолютных прав привели к появлению теории "права на право", разработанной немецкими юристами [6, с. 578].

Согласно этой теории предметом права одного лица может быть право, принадлежащее другому лицу[1]. Сторонник теории "права на право" Л. Эннекцерус указывал, что пользовладелец, объектом права которого является право требования, способен (при известных обстоятельствах) уничтожить это право требования посредством взыскания; залогодержатель права требования может предъявить его к взысканию или передать другому. При этом всегда наряду с этим существуют и другие важные правомочия, которые относятся не к самому праву, а к его объекту. Например, первый залогодержатель права требования вправе требовать от должника исполнения; последующий залоговый кредитор может отчудить предмет залога. В этом отношении "право на право" обладает той же природой, но с более ограниченным содержанием, чем лежащее в его основе право (им ограничиваемое); "право на право" может пережить лежащее в его основе право. Залоговое право и право пользования в отношении права требования продолжают действовать, когда самое право требования погашается вследствие соединения в одном лице кредитора и должника; так же обстоит дело и с правом последующего залога. Из этого продолжающегося существования "права на право" при погашении основного требования неоднократно делались выводы о том, что "право на право" вообще не относится к праву; логичным представляется, однако, лишь вывод, что оно относится не только к одному праву (а к его объекту). "Право на право" содержит, следовательно, правомочия, которые связаны с самим правом, и правомочия, которые относятся к его объекту [8, с. 259].

На основе германской теории "права на право" обязательственное право (требование) было введено в гражданский оборот и стало имуществом.

В современной хозяйственной практике Российской Федерации (не без участия кредитных организаций) достаточно давно появилась тенденция "обезналичивания" (дематериализации) некоторых вещей, то есть утраты ими классической вещественной формы и превращения их в форму записи на счете (безналичные деньги, бездокументарные ценные бумаги, обезличенный драгоценный металл).

Однако процесс дематериализации объектов гражданских прав пошел еще дальше. Появились цифровые деньги — виртуальные валюты или криптовалюты.

Например, согласно одному из определений биткоин — это то же самое, что децентрализованный распределенный цифровой журнал записей об истории всех операций в сети биткоин. Владеть биткоином в буквальном смысле этого слова нельзя. Владеть биткоином — это значит, что в цифровом журнале есть запись о перечислении на ваш адрес биткоинов [9].

Таким образом, запись о перечислении цифровых денег (криптовалют) не что иное, как алгоритмический код, последовательность нулей и единиц. Однако криптовалюты были введены в экономический оборот и современная российская судебная практика была вынуждена признать, что криптовалюты также являются имуществом[2]. В проекте Федерального закона N 419059-7 "О цифровых финансовых активах" были сформулированы определения цифрового финансового актива как особого вида имущества в электронной форме[3].

Согласно мнению, изложенному в Federal Council report on virtual currencies in response to the Schwaab (13.3687) and Weibel (13.4070) postulates of June 25, виртуальные валюты могут быть квалифицированы как актив (то есть имущество или товар), учитывая, что виртуальные валюты можно продать [10, p. 7].

Признание криптовалют имуществом является правильным, хотя такой подход все же не решает вопроса о том, к какому виду имущества (вещи, иное имущество, включая цифровые права) относятся криптовалюты.

С принятием Закона о цифровых правах согласно ст. 128 ГК РФ к категории имущественных прав относятся цифровые права, понятие которых раскрыто в ст. 141.1 ГК РФ, а также традиционные обязательственные права (требования).

В силу п. 1 ст. 141.1 ГК РФ цифровыми правами признаются названные в таком качестве в законе обязательственные и иные права, содержание и условия осуществления которых определяются в соответствии с правилами информационной системы, отвечающей установленным законом признакам. Осуществление, распоряжение, в том числе передача, залог, обременение цифрового права другими способами или ограничение распоряжения цифровым правом возможны только в информационной системе без обращения к третьему лицу.

На первый взгляд перечисленные в законе признаки цифровых прав применимы и к криптовалютам при условии, что криптовалюты признаются имущественными правами.

Например, в литературе была высказана точка зрения о том, что криптовалюты являются особым обязательственным правом, в котором с правом каждого владельца биткоина корреспондируют обязанности всех остальных участников соответствующей расчетной системы, закрепленные правилами ее функционирования [3].

Против признания криптовалют правами требования высказались швейцарские исследователи. FINMA[4] указала, что криптовалюты не предоставляют никаких прав в отношении эмитента [11, p. 7]. Daniel Haeberli, Stefan Oesterhelt и Urs Meier отмечают, что чистые криптовалюты не дают начало никакому праву требования к лицу, выпускающему их, или к третьему лицу. Примерами таких классических криптовалют являются bitcoin или ethereum [12, p. 444].

Указанную точку зрения следует поддержать, уточнив ее следующим образом. Исследователи криптовалют, которые делают вывод об их обязательственной природе (право требования), не учитывают, что между участниками соответствующей платформы складывается не одно, а несколько правоотношений разной правовой природы.

Как отмечается в литературе, в академических юридических дискуссиях биткоину уделяется непропорционально большое внимание и мало упоминается технология blockchain, что неосновательно, поскольку истинное новшество в биткоине — это протокол [13, p. 569 и сл.].

Основываясь на последней точке зрения, предлагаю различать:

— во-первых, правовые отношения между участниками платформы по поводу протокола;

— во-вторых, правовые отношения между участниками платформы, объектом которых являются криптовалюты или иные цифровые активы.

Первый вид правоотношений носит организационный характер.

Например, Simon Geiregat полагает, что участники криптовалют (в основном молча) достигают консенсуса в отношении создания торговой системы без участия какой-либо доверенной третьей стороны. Чтобы достичь этой цели (causa), они в многостороннем порядке признают, что каждый участник может выразить свое богатство в определенных криптовалютных единицах, которые были согласованы коллективно. Это показывает, что криптовалютные системы в конечном итоге основаны на многосторонних договорных соглашениях, которые устанавливают форму сотрудничества. Следовательно, криптовалюты — это контракты [14].

Представляется, что указанные договорные отношения, о которых пишет Simon Geiregat, оформляют не обязательственные отношения участников по поводу криптовалют, где криптовалюты — это объект правоотношения, а организационные отношения между участниками платформы по поводу протокола.

В результате обоснован вывод, что между всеми пользователями этой платформы возникает многостороннее правоотношение организационного типа, основанное на многостороннем договоре, стороны которого признают соответствующий протокол в качестве регулятора возникающих между ними отношений[5]. Одновременно участники соответствующей платформы признают для себя обязательными все правовые последствия функционирования протокола, включая признание BITCOIN в качестве вида имущества[6].

Вторая группа правоотношений, в свою очередь, включает два вида:

— во-первых, правоотношения между "владельцем" криптовалюты и всеми третьими лицами, являющиеся абсолютными;

— во-вторых, правоотношения между двумя участниками платформы об использовании криптовалюты в качестве средства платежа в каком-либо двустороннем обязательственном правоотношении, являющиеся относительными. Они возникают в результате заключения участниками платформы соответствующего гражданско-правового договора любого типа.

Таким, образом, обязательственные права (требования), объектом которых становятся криптовалюты, действительно возникают. Однако в этом отношении криптовалюты ничем не отличаются от других объектов гражданского права, которые также могут превратиться в объект требования, если их правообладателем будет заключен соответствующий гражданско-правовой договор. При этом нет оснований утверждать, что криптовалюты являются правами (требованиями).

Абсолютные правоотношения представляют особый интерес.

В литературе уже был сделан вывод о том, что криптовалюты должны являться объектом абсолютного права [16, с. 118 — 119], как когда-то объектом абсолютного права было признано право требования (Л. Эннекцерус).

Р. Янковский, например, пишет, что записи в блокчейне, ограниченные технологически, представляют собой абсолютные права и по своей природе похожи на вещи: их количество известно, они переходят от владельца к владельцу в строго определенном порядке, они не содержат каких-либо прав требования [17].

Исследователи, изучавшие абсолютные правоотношения, объектом которых являются криптовалюты, неточно определили место этого правоотношения среди других абсолютных правоотношений.

Так, по мнению А. Саженова, криптовалюты не являются обязательственными правами. Автор попытался доказать, что криптовалюты относятся к вещам, поскольку иных объектов гражданское право не знает, при этом криптовалюты являются объектом абсолютных правоотношений. Он указал, что в гражданском законодательстве к абсолютным правам относятся вещные, исключительные и личные. Однако личные права не входят в категорию имущественных прав, а правовой режим исключительных прав не пригоден для регулирования криптовалют. В результате, используя метод исключений, А. Саженов признал криптовалюты вещами [16, с. 114, 115, 120].

Представляется, что криптовалюты вряд ли можно признать вещью, учитывая, что под вещью следует понимать материальные физически осязаемые объекты, то есть res corporales. Термин res incorporales, разумеется, применим к криптовалютам, но это не более чем facon de parler[7]. Он относится к тем нематериальным объектам, к которым применяется правовой режим, близкий к правовому режиму вещей, в том числе близкий (но не тождественный!) праву собственности.

Однако вряд ли можно в полной мере распространить правовой режим права собственности на криптовалюты, учитывая их невещественную природу. Запись о перечислении биткоинов — алгоритмический код, последовательность нулей и единиц, которая никак не может считаться вещью.

Поэтому криптовалюты не являются ни вещами, ни имущественными правами.

Возникает вопрос, объектом какого абсолютного права являются криптовалюты, если это не право собственности. До недавнего времени такое абсолютное право не имело названия. Полагаю, что Закон о цифровых правах дает возможность определить это право.

Из п. 1 введенной им ст. 141.1 ГК РФ следует, что цифровые права — это обязательственные и иные права, то есть любые другие права. Таким образом, редакция п. 1 ст. 141.1 позволяет все указанные ранее права, включая абсолютное право, объектом которого является криптовалюта, называть цифровыми правами.

Отсюда следует, что криптовалюты могут быть объектом абсолютного цифрового права. Криптовалюты представляют собой результат функционирования компьютерной программы и выглядят как длинная цифровая последовательность, которая сама по себе не имеет стоимости[8] и абсолютно бесполезна для оборота и для человека вне соответствующего договора между участниками протокола.

Можно было бы попытаться объявить криптовалюты результатом интеллектуальной деятельности человека и, соответственно, объектом исключительного права, которое в этом случае также следовало бы называть цифровым правом в смысле ст. 141.1 ГК РФ. Однако такой подход будет ошибочным, поскольку он основан на подмене понятий. Криптовалюты являются результатом деятельности компьютерной программы, а не результатом интеллектуальной деятельности человека. Результатом интеллектуальной деятельности человека является сама компьютерная программа. Следовательно, криптовалюты не могут являться объектом исключительного права.

Можно было бы признать криптовалюты информацией. На первый взгляд это правильно. Однако такой подход бесполезен с точки зрения классификации объектов гражданского права, учитывая не только отсутствие в действующей редакции ст. 128 ГК РФ такого объекта гражданского права, но и тот неоспоримый факт, что термином "информация" может называться все что угодно. В широком смысле слова информацией являются и компьютерная программа, и паспортные данные программиста, который ее написал. Но очевидно, что у этих объектов должен быть различный правовой режим.

Поскольку в законодательстве и в доктрине отсутствуют какие-либо иные объекты гражданского права[9], которые мы бы не отвергли, исследуя правовую природу криптовалют, остается сделать единственно возможный вывод о том, что криптовалюты (цифровые деньги) следует рассматривать как совершенно новый объект гражданского права.

Этот объект гражданского права возникает при наличии как минимум двух юридических фактов — должны существовать: результат функционирования соответствующей компьютерной программы (майнинг) и заключенный между участниками платформы многосторонний договор, в котором стороны признали для себя обязательными все последствия функционирования этого протокола, и в частности результаты майнинга в качестве объекта оборота.

Помимо криптовалют, например, в цифровой форме могут существовать и другие аналогичные им активы (например, бездокументарные ценные бумаги и т.п.).

Поэтому возникает потребность определить общий родовой объект всех возможных объектов цифровых прав. Проектом Федерального закона N 419059-7 "О цифровых финансовых активах" вводится новое наименование для обозначения данного вида имущества — цифровой финансовый актив.

Указанное название вряд ли удачно ввиду его неправового характера. Слово "финансовый" целесообразно исключить, учитывая, что цифровые активы не обязательно существуют только в сфере финансов. Известны, например, картины, созданные с помощью искусственного интеллекта[10], которые также могут быть объектом оборота, не являясь при этом результатом интеллектуальной деятельности человека. Кроме того, слово "актив", которое является экономическим термином, надо заменить его юридическим синонимом — "имущество".

Особенностями цифрового имущества следует считать:

— отсутствие вещественной формы;

— способ создания — результат функционирования компьютерной программы, вне работы которой цифровое имущество не может быть использовано по назначению;

— форма — алгоритмический код;

— способ фиксации — электронный носитель длительного пользования;

— распоряжение этим объектом возможно только в информационной среде;

— владельцем должно признаваться лицо, которое в соответствии с правилами информационной системы имеет возможность распоряжаться объектом права;

— отсутствие собственной стоимости и полезности для человеческого общества вне соответствующих общественных отношений, основанных на компьютерном протоколе.

Учитывая, что названные объекты гражданского права не являются ни вещами, ни обязательственными правами (требованиями), а также не могут рассматриваться как результат интеллектуальной деятельности человека по изложенным ранее причинам, использование в ГК РФ нового наименования для данного объекта гражданского права — цифровое имущество — вполне обоснованно.

В связи с изложенным целесообразны дальнейшие изменения ст. 128 ГК РФ. Ее необходимо дополнить новым объектом гражданского права — цифровым имуществом, которое может являться разновидностью "иного имущества" или самостоятельным объектом гражданского права, если категория "иное имущество" будет исключена.

Библиографический список

1. Егорова М.А. Особенности нормативного регулирования цифровой экономики и проблемы антимонопольного регулирования на цифровых рынках как средство защиты национальных интересов // Юрист. 2018. N 11.

2. Савельев А.И. Криптовалюты в системе объектов гражданских прав // Закон. 2017. N 8.

3. Новоселова Л. О правовой природе биткоина // Хозяйство и право. 2017. N 9.

4. Братусь С.Н. Предмет и система советского гражданского права. М.: Гос. изд-во юридической литературы, 1963.

5. Алексеев С.С. Предмет советского социалистического гражданского права // Ученые труды Свердловского юридического института. Т. 1. Свердловск, 1959.

6. Гамбаров Ю.С. Курс гражданского права. Часть общая. Т. 1. СПб., 1911.

7. Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Общие положения. М.: Статут, 1997.

8. Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. Том 1, полутом 1. М.: Изд-во иностранной литературы, 1949.

9. Рукинов М.В. Курс "Биткоин". Урок N 14 "Подведем итоги" // http://amfortis-academy.ru/wpm/start/ обучение от AMFortis.

10. Federal Council report on virtual currencies in response to the Schwaab (13.3687) and Weibel. (13.4070) postulates, of June 25, 2014. URL http://perma.cc/WT73-EMWN.

11. Guide pratique pour les questions d'assujettissement concernant les initial coin offerings (ICO). Edition du 16 fevrier 2018. URL https://www.finma.ch/fr/autorisation/fintech.

12. Daniel Haeberli, Stefan Oesterhelt & Urs Meier. Homburger. Switzerland. В кн.: Blockchain & Cryptocurrency Regulation. First Edition. Zurich, Switzerland: Contributing Editor Josias Dewey, 2019.

13. Trevor I. Kiviat. Beyond bitcoin: issues in regulating blockchain transactions // Duke law journal [Vol. 65:5692015].

14. Geiregat Simon. Cryptocurrencies are (smart) contracts // Computer Law & Security Review. October 2018. Pages 1144 — 1149. https://reader.elsevier.com/reader/sd/pii/S0267364918302279?token=8D334FDE1FBF224F8AE21816A14575DED4F8A2941FD73C4BCD724F00B4CA4162BF764EDE7130EEB79F0E4063A5812329.

15. Kablan S.A. Pour un evolution du droit des contrats: le contrat electronique et les agents intelligents. These presentee a la Faculte des etudes superieures de l'Universite Laval dans le cadre du programme de doctorat en droit pour l'obtention du grade de docteur en droit (LL.D.). Faculte de droit de l'Universite Laval Quebec. URL: https://corpus.ulaval.ca/jspui/handle/20.500.11794/19829?locale=enCH1_CH.pdf.

16. Саженов А.В. Криптовалюты: дематериализация категории вещей в гражданском праве // Закон. 2018. N 9.

17. Янковский Р. Государство и криптовалюты: проблемы регулирования // http://msu.edu.ru/papers/yankovskiy/blockchain.pdf.

Рекомендуется Вам: