Прозрачность корпоративных отношений в офшорных юрисдикциях: правовое регулирование и правоприменение

Авторы: Болдырев В.А., Лисица В.Н.

Введение

Номинальное держание ценных бумаг, предусмотренное российским объективным правом[1], и номинальный сервис, широко представленный в офшорных юрисдикциях, — правовые явления, которым присущи как сходства, так и различия. Трудно усомниться, что главная цель у них общая и заключается она в уменьшении прозрачности владения активами, обеспечивающими контроль над юридическим лицом[2], и, как следствие, извлечения выгоды от участия в бизнесе.

В рамках отечественного правопорядка транспарентность активов членов корпорации и доходов, являющихся следствием владения такими активами, объективно велика в силу действия процессуального инструментария: возможности истребования доказательств в гражданском и арбитражном процессе (ст. 57 ГПК РФ, ч. 4 ст. 66 АПК РФ), а также широкого набора уголовно-процессуальных средств доступа к информации и документам (раздел III УПК РФ "Доказательства и доказывание"). Вкупе с возможностью получения сведений о бенефициарах в рамках коррупционного взаимодействия с представителями власти и номинальными акционерами (депозитариями) риск раскрытия данных о реальных участниках корпорации становится критическим для тех российских резидентов, которые заинтересованы в обеспечении высокой степени конфиденциальности сведений о них и принадлежащем им имуществе.

Причины, по которым фактические владельцы активов могут стремиться скрыть свою личность от властей и общества, могут быть различными. "Физическое лицо может быть заинтересовано в сохранении анонимности бенефициарного владения в самых разнообразных случаях, например, когда совмещает занятие бизнесом с государственной службой, в случае, когда топ-менеджер крупной компании имеет долю в более мелкой корпоративной структуре, конкурирующей с организацией-работодателем", — пишет Д.Н. Пехметов[3].

Какими бы ни были мотивы стремления сохранить конфиденциальность контроля над корпорацией или даже участия в ней, средства уменьшения прозрачности корпоративных отношений в иностранных, и прежде всего офшорных правопорядках, довольно жестко ограничены правом и правоприменением в рамках соответствующей юрисдикции.

Впрочем, сами офшорные юрисдикции не всегда одинаково идентифицируются на основании официально закрепленных и доктринальных подходов. Кроме того, в официальных документах термин "офшорная юрисдикция" мы увидим не всегда, даже когда речь идет именно о ней.

1. Офшорная юрисдикция

И.А. Лебедев и С.К. Парамонова приводят следующее определение: "Офшорная (от англ. offshore — вне берега) юрисдикция — это экономико-географическое понятие, определяющее особенный статус финансового центра, характеризующегося наличием таких видов льгот, как льготное налогообложение, конфиденциальность сделок и участвующих сторон, отсутствие аудитов со стороны государственных органов и т.д."[4].

В основу данного определения легли источники официального характера, и в частности доклад ОЭСР от 28 сентября 2009 г. "Противодействие офшорному уклонению от уплаты налогов. Некоторые вопросы и ответы по проекту"[5].

В докладе из числа признаков зон, позволяющих уклоняться от налогов, называются четыре ключевых фактора: 1) отсутствие или номинальный размер налога на соответствующий доход, 2) отсутствие эффективного обмена информацией, 3) отсутствие прозрачности, 4) отсутствие существенной [экономической] активности.

Думается, что "отсутствие прозрачности" и "отсутствие эффективного обмена информацией" — признаки, во многом перекликающиеся между собой, однако первый относится в большей мере к национальному правопорядку, а второй — к межгосударственному взаимодействию.

Попытки найти определение офшорной юрисдикции, на наш взгляд, имеют как научное, так и практическое значение. Однако оценочные критерии отнесения правопорядка к числу офшорных заставляют государство подходить к решению проблемы более прагматично.

Утверждение Министерством финансов РФ перечня государств и территорий, предоставляющих льготный налоговый режим налогообложения и (или) не предусматривающих раскрытия и предоставления информации при проведении финансовых операций (офшорных зон) предусмотрено подп. 1 п. 3 ст. 284 НК РФ.

Первоначальная редакция нормативного акта Минфина России, содержавшая указания на 41 офшорную юрисдикцию[6], к настоящему времени претерпела незначительные изменения. Изменения, можно сказать, минимальные, но очень показательные, поскольку они иллюстрируют тезис о разнице между доктринальным и официальным подходом к пониманию офшорной юрисдикции, а также демонстрируют возможность искусственно сужать круг таких юрисдикций на уровне объективного права. Так, в 2012 г. из вышеназванного списка была исключена[7] Республика Кипр.

Тем не менее с учетом сущностных характеристик соответствующая юрисдикция справедливо продолжает оцениваться специалистами как офшорная[8]. По наблюдениям авторов настоящей работы, в поле зрения которых попали прецеденты исполнения международных запросов российских судов, такие утверждения абсолютно справедливы. Следовательно, казуистический (списочный) метод определения офшорных юрисдикций имеет, подобно дефинитивному, как положительные, так и отрицательные стороны, а его применение — причины и результаты — во многом зависит от факторов экономического и политического, а не правового характера.

На ярко выраженный "офшорный" характер российской экономики, объяснимый соображениями оптимизации налогообложения, сохранения конфиденциальности, защиты от рейдерских атак, совершенно справедливо указывает В.А. Канашевский[9]. В данном случае автор имеет в виду изначальную настроенность отечественных предпринимателей на вывод активов за рубеж.

Сама российская экономика, хотя и не может считаться полностью прозрачной, совершенно однозначно не может быть оценена как офшорная. Как уже говорилось, при всем желании спрятать от любопытных глаз публичных и частных интересантов активы в пределах российской юрисдикции, владельцы соответствующих авуаров сталкиваются с тем, что довольно скромный набор правовых инструментов, направленный на решение соответствующей задачи, малонадежен в условиях действия норм процессуального права.

2. Бенефициарный владелец

В.А. Канашевский также пишет: "Бенефициар офшорной компании не фигурирует в ее учредительных документах, его имя не содержится в каких-либо общедоступных реестрах, однако именно бенефициар имеет полный контроль над действиями номинального директора и номинального акционера на основании заключенного с ними конфиденциального соглашения — трастовой декларации (договора)"[10].

Как справедливо отмечает О.А. Гаращук, "в настоящий момент в российском гражданском законодательстве отсутствует понятие бенефициарного владельца. Данное понятие используется в специальном законодательстве, регулирующем вопросы противодействия легализации доходов, полученных преступным путем, а также в налоговом законодательстве"[11].

"…Из всех сфер, где актуально определение бенефициарного владельца (собственника) на уровне национального законодательства, Российской Федерацией в первую очередь была избрана сфера противодействия отмыванию доходов"[12], — констатирует временной приоритет И.А. Хаванова.

В сфере уголовного права и процесса достаточно давно сформирован подход к бенефициарам (выгодоприобретателям) за счет оперирования в актах официального толкования и правоприменительной практике категориями "фактический руководитель" и "фактический собственник", на что весьма доказательно обратил внимание юридического сообщества П.Г. Сычев[13].

Категории "бенефициарный владелец", "офшорные зоны" и "налоговые правонарушения" зачастую используются в юридических текстах одновременно, т.е. характеризуют неразрывно связанные правовые явления.

Так, И.А. Хаванова обозначает сферу применения термина: "Концепция бенефициарного владельца (собственника) доходов направлена на защиту национальной налоговой базы в наиболее чувствительной для злоупотреблений сфере пассивных доходов — дивиденды, проценты, роялти"[14].

На сегодняшний день обозначенный автором подход можно оценить как в целом справедливый, но не отражающий в полной мере открывающиеся возможности в связи с увеличением международного давления на власти офшорных зон.

Разработчики норм налогового законодательства, несмотря на его слабую системность, вынужденно, а иногда и довольно грубо вторгаются в сферу экономических отношений. При этом в среде правоведов имеется позиция, согласно которой задел, подготовленный в сфере налогово-правового регулирования, следует использовать и в частноправовой сфере: "Принимая во внимание, что российское налоговое законодательство уже предусматривает механизмы, которые допускают фактическое выявление конечного бенефициара юридического лица, целесообразно унифицировать соответствующие нормы налогового и гражданского законодательства, которые бы позволили не только определить фактического собственника бизнеса, но и применить к нему меры не только административной (налоговой), но и гражданской ответственности"[15].

Думается, что выводы о прямой применимости стандартов налогово-правового регулирования к сфере частноправовой требуют серьезного обсуждения в юридическом сообществе, поскольку их восприятие на практике способно повлечь негативные последствия для экономического развития страны. Оценка таких возможностей должна осуществляться на основе самого глубокого анализа правовых последствий рецепции опыта регулирования, наработанного в другой отрасли права.

Не стоит забывать, что при выходе на единые стандарты идентификации и категоризации субъектов в налоговом и гражданском праве возникает существенный риск использования недобросовестными участниками оборота коррупционного элемента, в частности, существование риска искусственного инспирирования налоговых проверок для целей собирания доказательств и получения административных решений, которые могут пригодиться в процессе доказывания в гражданском и арбитражном судопроизводствах.

Масштабы проблемы, связанные со сложностью установления бенефициарного владения и конечного бенефициара, не только адекватно не оценены, но и вряд ли могут быть определены сколько-либо точно с учетом возможности многозвенной организации номинального участия, затрудняющей понимание того, кто контролирует компанию, зарегистрированную в офшорной зоне. На данное обстоятельство обращают внимание И.А. Лебедев и С.К. Парамонова. "Нередко с целью защиты активов выстраиваются цепочки офшорных компаний, что приводит к невозможности выявления конечных бенефициарных владельцев офшорной компании и предъявления им каких-либо претензий"[16].

Сложности объясняются также и тем, что трастовая декларация, предусмотренная в праве иностранных государств, не является безусловным свидетельством существования конфиденциальных отношений между лицом, ее подписавшим, и лицом, указанным в ней в качестве бенефициара.

3. Трастовая декларация и бенефициар

Попробуем осветить проблему, не получившую глубокой проработки, хотя и затронутую в отечественных правовых исследованиях[17]. Ее актуальность может увеличиться ввиду усиления ответственности контролирующих лиц в связи с несостоятельностью должника, что обусловлено введением[18] в Федеральный закон от 26.10.2002 N 127-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)"[19] новой главы III.2 "Ответственность руководителя должника и иных лиц в деле о банкротстве".

По смыслу норм российского "банкротного" законодательства, контролирующим лицом может быть признан бенефициарный владелец акций иностранной компании, если таковая является акционером организации-банкрота, учрежденной по российскому праву. Понятно, что в правоприменительной практике уже встречаются, и будут встречаться все чаще, ссылки на трастовые декларации, где бенефициарным владельцем указан российский гражданин, не желающий афишировать своего имени. К примеру, трастовые декларации, совершенные на территории ранее упомянутой Республики Кипр, как источники сведений об управлении компаниями встречаются довольно часто при рассмотрении судами таких требований, как о признании недействительными решений органов управления российских организаций[20], договоров о подписке на акции[21], договоров залога[22] и др.

Анализ конкретных трастовых деклараций, удостоверение которых произведено на территории Республики Кипр, позволяет утверждать, что официальное должностное лицо (нотариус) при проведении соответствующего действия, как правило, свидетельствует подлинность подписи конкретного физического лица на документе. При этом не проверяется: а) полномочно ли соответствующее физическое лицо действовать от имени компании, являющейся номинальным держателем; б) обладает ли компания, названная в качестве номинального держателя (акционера), какими-либо акциями вообще; в) давало ли лицо, именуемое в трастовой декларации "бенефициарным собственником", свое согласие быть таковым и знает ли оно вообще, что такая декларация существует.

В таких условиях трастовую декларацию — документ, подписанный лицом, именующим себя номинальным держателем акций, — можно считать доказательством существования конфиденциальных имущественных отношений траста, но только в том случае, если сам бенефициарный собственник совершает действия, свидетельствующие о выполнении им роли лица, управляющего компанией, либо иным образом подтверждает свою роль письменно, устно, а возможно, и посредством конклюдентных действий.

Важно, чтобы суд, решая вопрос о наличии контроля за организацией, не просто основывался на содержании трастовой декларации, поскольку в ней можно назвать "бенефициарным собственником" любое лицо, в принципе, не ведающее о самом факте существования номинального акционера или компании, "бенефициарным собственником" акций которой он именуется, а проверял фактическое содержание организационных и имущественных отношений с участием бенефициара.

4. Признаки бенефициарного владельца

Стоит отметить, что попытки оперировать категорией "бенефициарный владелец" при характеристике отношений, развивающихся в рамках отечественного правопорядка, сталкиваются со сложностями смыслового характера.

"Несмотря на то что понятие института "бенефициара", или "бенефициарного владельца" (собственника дохода), в российском праве нельзя назвать универсально определенным, — пишет О.А. Гаращук, — тем не менее можно выделить ряд общих черт, которые характеризуют данную категорию лиц именно с точки зрения гражданского права: 1) физическое лицо, которое 2) владеет (имеет преобладающее участие более 25 процентов в капитале) юридическим лицом либо имеет возможность иным образом контролировать его действия 3) с целью извлечения дохода от деятельности такого юридического лица, в том числе посредством указанного владения определенной долей в капитале или через иных лиц"[23].

Далее автор продолжает: "Пункт 3 ст. 53.1 ГК РФ содержит наиболее точную формулировку полномочий бенефициарного владельца: фактическая возможность определять действия юридического лица, в том числе возможность давать указания лицам из числа органов управления"[24].

Если подходить к проблеме широко, придется признать, что не каждое лицо, рассматривающееся по российскому гражданскому законодательству и законодательству о несостоятельности в качестве контролирующего правосубъектную организацию, является "бенефициарным владельцем".

В целях правильной интерпретации норм Федерального закона от 07.08.2001 N 115-ФЗ "О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма"[25] названным нормативным актом вводится дефиниция: бенефициарный владелец — физическое лицо, которое в конечном счете прямо или косвенно (через третьих лиц) владеет (имеет преобладающее участие более 25 процентов в капитале) клиентом — юридическим лицом либо имеет возможность контролировать действия клиента.

Отнесение к числу бенефициарных владельцев возможно по двум критериям: количественному (наличие участия более 25 процентов в капитале) или качественному (возможность контролировать действия организации).

Анализируя российский подход к категории "бенефициарный владелец" и международный подход к категории "бенефициарный собственник", И.В. Разумова отмечает, что в рамках наднациональной концепции отсутствует нижний пороговый барьер, позволяющий автоматически формально идентифицировать бенефициара[26]. Автор приходит к выводу, согласно которому "различие понятий международного и российского законодательства приводит к неоднозначности толкования понятия "бенефициар", а следовательно, и отсутствию на сегодняшний день четкого механизма их выявления"[27].

Думается, что рассуждения автора, базирующиеся, по сути, на догматическом подходе к исследованию явлений, не совсем точны.

Отсутствие отлаженного механизма выявления бенефициара обусловлено предельной неконкретностью качественного критерия — контроля над организацией. Такой контроль может иметь в своей основе рычаги отнюдь не правового и даже не экономического характера, а быть связан с психологической зависимостью, доверием, семейными и иными связями лиц, участвующих в корпоративных отношениях.

Относительно количественного критерия, позволяющего относить к числу бенефициаров тех фактических владельцев активов, чья доля в капитале более 25%, скажем следующее. Введение формальных критериев идентификации "бенефициарного владельца" в национальном правопорядке следует поддержать.

Хотя четверть при участии в уставном капитале юридического лица, как правило, не дает возможности принимать нужные решения по большинству вопросов, связанных с управлением коммерческой организацией, законодательство наделяет соответствующих участников корпораций значительными контрольными полномочиями, могущими существенно влиять на решения органов управления.

Действительно, наличие у акционера двадцати пяти и более процентов акций позволяет акционеру иметь практически неограниченный доступ к документам корпорации, в том числе протоколам заседаний коллегиального исполнительного органа общества (правления, дирекции) и документам бухгалтерского учета[28].

Именно содержание корпоративного законодательства, как видится, и оказало прямое влияние на законодательство о финансовом мониторинге, противодействии отмыванию доходов и финансированию терроризма.

Обращаясь к проблеме участия в корпоративных отношениях государственных служащих, вынуждены констатировать, что для них остается "знать меру", определяясь с участием в коммерческих организациях, в том числе передавая акции номинальному владельцу. Этого достаточно для обеспечения нежелательной с позиции гражданского общества, но объективно высокой степени конфиденциальности соответствующей информации.

Такие издержки, на наш взгляд, вполне оправданны с учетом очевидной приоритетности глобальной задачи оставления капитала в России перед частной задачей воспрепятствования злоупотреблениям, допускаемым отдельными чиновниками и находящимися при этом в зоне риска разоблачения.

5. Обмен информацией: право и действительность

Внимание к офшорным юрисдикциям, и особенно к конечным бенефициарам со стороны международного сообщества, неизменно растет. Понимание высоких рисков нарушения норм публичного права и вероятности посягательств на частные интересы в условиях офшорных экономик четко осознаются и в рамках национальных юрисдикций, в том числе и нормотворцами. Свидетельством тому является законодательство Британских Виргинских островов, которое в июле 2017 года пополнилось новым актом — Законом о защищенной системе поиска бенефициаров — The Beneficial Ownership Secure Search System Act[29] (сокращенно — закон BOSS).

Анализ его содержания позволяет констатировать движение в сторону "прозрачности бизнес-структур во всем мире"[30]. Однако доступ к соответствующей базе данных предоставляется только по запросам конкретных иностранных государственных органов и при наличии межправительственных соглашений.

В итоге возможность получения доступа к данным о конечных бенефициарах компаний прямо зависит от того, насколько конструктивными являются отношения между страной с офшорным правопорядком и страной, нуждающейся в направлении запросов. Это означает, что экономические и политические факторы способны обесценить заложенную в закон правовую возможность. Так, сегодня, в рамках закона BOSS, возможность получения информации имеется лишь для Великобритании.

Не следует забывать и о том, что большая часть документов, посвященных обмену информацией о фактических бенефициарах компании, разрабатывается государствами отнюдь не для целей защиты интересов частных лиц (выявления активов должников или контролирующих лиц организаций-банкротов), а для целей налогово-правовых.

Как отмечает В.А. Канашевский, по результатам осуществленного анализа целого ряда международно-правовых актов, призванных обеспечить транспарентность офшорных юрисдикций, "пока невозможно предугадать, в какой степени соглашения об обмене информацией по налоговым вопросам (CRS MCCA и др.) могут быть использованы при разрешении гражданско-правовых споров в российских судах"[31].

Понятно, что в рамках национальных юрисдикций будет вестись активный поиск инструментов выявления бенефициарных владельцев компаний без обращения к иностранным официальным источникам, тем более в условиях отсутствия полного доверия к ним. Поэтому обязанность операторов связи хранить информацию о фактах и содержании коммуникации[32], в том числе сотовой, включая результаты услуг SMS-аутентификации и SMS-информирования, оценивается некоторыми авторами как потенциальный источник информации о бенефициарах. Так, О.С. Нечкин отмечает: "Обработка и сопоставление персональных данных позволит с максимальной эффективностью достоверно установить предполагаемых контролирующих лиц, обходя запрет раскрытия банковской тайны, а используемые для передачи данных каналы связи при участии оператора сотовой связи будут открытыми и не будут гарантировать полное отсутствие возможности утечки информации"[33].

Думается, что такой подход рассчитан, скорее, на малоосведомленного клиента банка и оператора связи или же на лицо, потерявшее осторожность в силу каких-либо объективных или субъективных причин, в том числе в силу неофициальной поддержки со стороны властей.

Стремление косвенным путем доказать бенефициарное владение акциями (активами) иностранной компании неизбежно сталкивается с презумпциями и правилами нашего национального правопорядка о распределении бремени доказывания между участниками процесса. Ситуация также осложняется отсутствием внятного подхода к решению вопроса о возможности прямой судебной защиты интересов и процессуальном статусе бенефициарного владельца[34].

Сказанное означает, что наблюдаемая из нормативных актов тенденция к увеличению прозрачности офшорных экономик сама по себе не может рассматриваться как безусловное основание для утраты интереса к номинальному сервису со стороны лиц, активно использующих данную правовую модель.

6. Номинальный сервис

Номинальный сервис, используемый в офшорных юрисдикциях — явление, обладающее колоссальным потенциалом, зачастую сопряженным с применением противоправных схем и схем в обход закона.

О масштабе проблемы можно получить лишь самое общее представление, анализируя с помощью общедоступной поисковой системы[35] данные Реестра компаний Кипра с использованием поискового значения "nominee service" (номинальный сервис) в поле названия компании. Поисковая система при таком запросе предлагает уточнить данные, поскольку ею обнаружено более 200 вариантов (компаний номинального сервиса). Сколько конкретно таких лиц — судить очень сложно. При этом, подчеркнем, трастовые декларации подписываются гораздо более широким кругом лиц, а не только теми компаниями, в наименовании которых имеется маркер "nominee service".

В этой связи А.М. Хужин и М.В. Карпычев справедливо отмечают: "Владелец компании, использующий услуги номинального директора, фактически сам управляет своей компанией и может представлять ее во всех делах (подписание контрактов, открытие банковских счетов и т.д.). Для этого истинному владельцу при регистрации предприятия оформляется генеральная доверенность (Power of Attorney) от номинального директора, которая уполномочивает его на ведение дел компании"[36].

При этом специалистами также отмечается, что на "должность номинального директора офшорной компании обычно назначается сотрудник компании, которая является регистрационным агентом в офшорной юрисдикции"[37].

Бенефициары нередко оставляют себе пути отступления на случай противоправных действий номиналов: "В целях защиты интересов фактического собственника компании от недобросовестного поведения номинальных акционеров последние при учреждении компании подписывают недатированный договор о продаже фактическому собственнику акций (отказное письмо — Instrument of Transfer). Очень часто такие договоры, генеральные доверенности и иные документы оформляются бланковым способом, то есть данные конкретного лица (представителя, покупателя) не указываются, что позволяет обеспечить дополнительную конфиденциальность сведений о фактическом владельце"[38].

Отмеченные ухищрения свидетельствуют о том, что бенефициары, пользующиеся возможностями офшорных правопорядков, осознают высокие риски выхода номиналов из-под контроля, а значит, не могут быть спокойны за свой капитал.

7. Оценка владельцами рисков раскрытия данных об активах

Стремление российских властей точечно противодействовать негативным последствиям офшорных договорных и корпоративных связей отечественного бизнеса во многом является следствием общей неспособности создания благоприятного инвестиционного климата в отечественной экономике.

Как справедливо отмечает Д.Н. Пехметов: "Российское государство, взяв курс на деофшоризацию, во многом свело процесс к малоэффективным попыткам удовлетворить любопытство, заглянув за корпоративную вуаль бизнеса, вместо того чтобы создать условия, привлекательные для ведения предпринимательской деятельности и хранения активов в стране"[39].

В таких условиях состоятельным деловым людям приходится самостоятельно оценивать риски, связанные с выбором юрисдикции, в рамках которой будет размещен их капитал, понимая при этом, что конфиденциальность активов всегда может быть поставлена под удар в результате изменения национального, зарубежного или международного подхода к праву или правоприменению.

Российские резиденты, являющиеся владельцами крупных активов и желающие сохранить их конфиденциальность, стоят перед нелегким выбором между офшорной юрисдикцией с низкой прозрачностью активов, но объективно невысоким уровнем гарантий их защиты от неправомерных действий номинальных владельцев, и юрисдикцией отечественной, где ситуация противоположна: транспарентность активов выше, но и защита их базируется не только и не столько на требованиях справедливости и доброй совести, сколько на положениях закона.

Библиографический список

1. Boldyrev V.F., Lisitsa V.N., Khasnutdinov A.I. Analysis of nominal holding of securities and nominee service: legal constructions for the service of capital // Journal of Engineering, Management, & Applied Sciences & Technologies. 2018. Vol. 9. No. 6. P. 537 — 548.

2. Акифьева А.А., Лысова Е.И. Ответственность за заключение картельных соглашений, связанная с лишением свободы: зарубежный опыт // Закон. 2019. N 2. С. 157 — 174.

3. Болдырев К.А. Нововведение законодательства Британских Виргинских островов в части создания реестра бенефициарных собственников // Образование, наука и бизнес — индикаторы развития цифровой экономики: Сборник научных трудов по материалам Международной научно-практической конференции молодых ученых ФГБОУ ВО "РЭУ им. Г.В. Плеханова" / под общ. ред. Е.Ю. Власовой. 2018. С. 56 — 58.

4. Гаращук О.А. Вопросы ответственности собственников юридического лица и актуальные способы их решения // Бизнес. Образование. Право. 2017. N 4 (41). С. 318 — 322.

5. Гаращук О.А. Практическое использование института бенефициарного владельца в корпоративных отношениях // Мониторинг правоприменения. 2018. N 1 (26). С. 62 — 67.

6. Гаращук О.А. Управление в гражданском праве: миф или реальность? Ученые записки Крымского федерального университета им. В.И. Вернадского // Юридические науки. 2018. Т. 4 (70), N 3. С. 198 — 203.

7. Канашевский В.А. Концепция бенефициарной собственности в российской судебной практике (частноправовые аспекты) // Журнал российского права. 2016. N 9. С. 27 — 38.

8. Канашевский В.А. О раскрытии информации о бенефициарах офшорных компаний и трастов: текущее состояние и перспективы // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2018. N 2 (69). С. 81 — 86.

9. Канашевский В.А. Права наследников бенефициаров офшорных компаний и трастов // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2017. N 5 (66). С. 85 — 91.

10. Лебедев И.А., Парамонова С.К. Сбор и анализ информации о компаниях, зарегистрированных в офшорных юрисдикциях // Экономика. Налоги. Право. 2018. Т. 11. N 5. С. 66 — 73.

11. Нечкин О.С. Дистанционное банковское обслуживание как способ выявления контролирующих лиц юридического лица и денежных активов физических лиц // Государство и право в условиях гражданского общества: материалы международной научно-практической конференции. СПб.: Общество с ограниченной ответственностью "ИМПРУВ", 2016. С. 21 — 26.

12. Пехметов Д.Н. Анонимность и транспарентность бенефициарного владения // Фундаментальные и прикладные научные исследования: актуальные вопросы, достижения и инновации: Сборник статей VI Международной научно-практической конференции. 2017. С. 271 — 276.

13. Разумова И.В. Прозрачность и бенефициарная собственность в системе противодействия легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма // Налоги и финансы. 2015. N 2 (26). С. 14 — 20.

14. Сычев П.Г. Проблемы транспарентности российской экономики и их отражение в уголовном судопроизводстве // Имущественные отношения в Российской Федерации. 2013. N 12 (147). С. 64 — 75.

15. Хаванова И.А. Концепция бенефициарного владельца (собственника) в налоговом праве // Журнал российского права. 2014. N 12 (216). С. 50 — 60.

16. Хужин А.М., Карпычев М.В. Номинальный сервис: проблемы правового регулирования, экономической безопасности и ответственности // Вестник Академии экономической безопасности МВД России. 2010. N 4. С. 18 — 22.

17. Чугунова К.Ю. Правовое положение бенефициарного владельца в современных условиях предпринимательской деятельности // Вестник Университета им. О.Е. Кутафина. 2016. N 7 (23). С. 68 — 72.

[1] Федеральный закон от 22.04.1996 N 39-ФЗ "О рынке ценных бумаг", ст. 8.3 // СЗ РФ. 1996. N 17. Ст. 1918.

[2] Boldyrev V.F., Lisitsa V.N., Khasnutdinov A.I. Analysis of nominal holding of securities and nominee service: legal constructions for the service of capital // Journal of Engineering, Management & Applied Sciences & Technologies. 2018. Vol. 9. No. 6. P. 537 — 548.

[3] Пехметов Д.Н. Анонимность и транспарентность бенефициарного владения // Фундаментальные и прикладные научные исследования: актуальные вопросы, достижения и инновации // Сборник статей VI Международной научно-практической конференции. М., 2017. С. 273.

[4] Лебедев И.А., Парамонова С.К. Сбор и анализ информации о компаниях, зарегистрированных в офшорных юрисдикциях // Экономика. Налоги. Право. 2018. Т. 11. N 5. С. 69.

[5] Countering offshore tax evasion. Some Questions and Answers on the Project. URL: https://www.oecd.org/ctp/exchange-of-tax-information/42469606.pdf (дата обращения: 04.08.2019).

[6] Приказ Минфина России от 13 ноября 2007 г. N 108н "Об утверждении Перечня государств и территорий, предоставляющих льготный налоговый режим налогообложения и (или) не предусматривающих раскрытия и предоставления информации при проведении финансовых операций (офшорные зоны)" // Бюллетень нормативных актов федеральных органов исполнительной власти. 2007. N 50.

[7] Приказ Минфина России от 21 августа 2012 г. N 115н "О внесении изменения в Перечень государств и территорий, предоставляющих льготный режим налогообложения и (или) не предусматривающих раскрытия и предоставления информации при проведении финансовых операций (офшорные зоны), утвержденный Приказом Министерства финансов Российской Федерации от 13 ноября 2007 г. N 108н" // Российская газета. 2012. 31 октября.

[8] Акифьева А.А., Лысова Е.И. Ответственность за заключение картельных соглашений, связанная с лишением свободы: зарубежный опыт // Закон. 2019. N 2. С. 157 — 174.

[9] Канашевский В.А. Права наследников бенефициаров офшорных компаний и трастов // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2017. N 5 (66). С. 86.

[10] Канашевский В.А. Концепция бенефициарной собственности в российской судебной практике (частноправовые аспекты) // Журнал российского права. 2016. N 9. С. 29.

[11] Гаращук О.А. Практическое использование института бенефициарного владельца в корпоративных отношениях // Мониторинг правоприменения. 2018. N 1 (26). С. 66.

[12] Хаванова И.А. Концепция бенефициарного владельца (собственника) в налоговом праве // Журнал российского права. 2014. N 12 (216). С. 52.

[13] Сычев П.Г. Проблемы транспарентности российской экономики и их отражение в уголовном судопроизводстве // Имущественные отношения в Российской Федерации. 2013. N 12 (147). С. 73.

[14] Хаванова И.А. Указ. соч. С. 58.

[15] Гаращук О.А. Вопросы ответственности собственников юридического лица и актуальные способы их решения // Бизнес. Образование. Право. 2017. N 4 (41). С. 321.

[16] Лебедев И.А., Парамонова С.К. Сбор и анализ информации о компаниях, зарегистрированных в офшорных юрисдикциях // Экономика. Налоги. Право. 2018. Т. 11. N 5. С. 69.

[17] Чугунова К.Ю. Правовое положение бенефициарного владельца в современных условиях предпринимательской деятельности // Вестник Университета имени О.Е. Кутафина. 2016. N 7 (23). С. 71 — 72.

[18] Федеральный закон от 29 июля 2017 г. N 266-ФЗ "О внесении изменений в Федеральный закон "О несостоятельности (банкротстве)" и Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях" // СЗ РФ. 2017. N 31. Ст. 4815.

[19] СЗ РФ. 2002. N 43. Ст. 4190.

[20] Определение Верховного Суда РФ от 31.03.2016 по делу N 305-ЭС15-14197, А40-104595/2014 // СПС "КонсультантПлюс".

[21] Определение Верховного Суда РФ от 31.05.2017 по делу N 308-ЭС17-1916, А63-5209/2016 // СПС "КонсультантПлюс".

[22] Постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 22 ноября 2017 г. N 09АП-56626/2017-ГК по делу N А40-29146/17-159-268 // URL: https://kad.arbitr.ru/PdfDocument/e784860b-39fb-4ef7-af1d-72702aad803b/A40-29146-2017_20171122_Postanovlenie_apelljacionnoj_instancii.pdf (дата обращения: 10.12.2017).

[23] Гаращук О.А. Управление в гражданском праве: миф или реальность? // Ученые записки Крымского федерального университета имени В.И. Вернадского. Юридические науки. 2018. Т. 4 (70). N 3. С. 200.

[24] Там же.

[25] СЗ РФ. 2001. N 33 (ч. I). Ст. 3418.

[26] Разумова И.В. Прозрачность и бенефициарная собственность в системе противодействия легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма // Налоги и финансы. 2015. N 2 (26). С. 16.

[27] Там же.

[28] Федеральный закон от 26.12.1995 N 208-ФЗ "Об акционерных обществах", п. 5 ст. 91 // СЗ РФ. 1996. N 1. Ст. 1.

[29] URL: https://www.vistra.com/beneficial-ownership-secure-search-system-act-2017 (дата обращения: 29.07.2019).

[30] Болдырев К.А. Нововведение законодательства Британских Виргинских островов в части создания реестра бенефициарных собственников // Образование, наука и бизнес — индикаторы развития цифровой экономики // Сборник научных трудов по материалам Международной научно-практической конференции молодых ученых ФГБОУ ВО "РЭУ им. Г.В. Плеханова" / под общ. ред. Е.Ю. Власовой. М., 2018. С. 56 — 58.

[31] Канашевский В.А. О раскрытии информации о бенефициарах офшорных компаний и трастов: текущее состояние и перспективы // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2018. N 2 (69). С. 85.

[32] Федеральный закон от 07.07.2003 N 126-ФЗ "О связи", п. 1 ст. 64 // СФ РФ. 2003. N 28. Ст. 2895.

[33] Нечкин О.С. Дистанционное банковское обслуживание как способ выявления контролирующих лиц юридического лица и денежных активов физических лиц // Государство и право в условиях гражданского общества: Материалы международной научно-практической конференции. СПб.: Общество с ограниченной ответственностью "ИМПРУВ". 2016, С. 25.

[34] Чугунова К.Ю. Правовое положение бенефициарного владельца в современных условиях предпринимательской деятельности // Вестник Университета им. О.Е. Кутафина. 2016. N 7 (23). С. 72.

[35] URL: https://efiling.drcor.mcit.gov.cy/DrcorPublic/SearchForm.aspx?sc=1 (дата общения: 12.12.2017).

[36] Хужин А.М., Карпычев М.В. Номинальный сервис: проблемы правового регулирования, экономической безопасности и ответственности // Вестник Академии экономической безопасности МВД России. 2010. N 4. С. 19.

[37] Лебедев И.А., Парамонова С.К. Сбор и анализ информации о компаниях, зарегистрированных в офшорных юрисдикциях // Экономика. Налоги. Право. 2018. Т. 11. N 5. С. 69.

[38] Хужин А.М., Карпычев М.В. Указ. соч. С. 19.

[39] Пехметов Д.Н. Указ. соч. С. 275.