Принципы доказательственного права и их преломление в конституционном судебном процессе

Автор: Чирнинов А.М.

Несмотря на то что ряд ведущих отечественных процессуалистов предлагают рассматривать доказательственное право в качестве межотраслевого института[1], распространяющего свое действие на все юрисдикционные процессы (гражданский, уголовный, административный и т.д.) и предусматривающего более или менее унифицированные подходы к доказательственной деятельности, приходится констатировать, что интеграционный потенциал доказательственного права имеет объективные пределы, обусловленные структурными особенностями, целями и установками конкретных видов судопроизводств. При этом речь идет не только о той разнице, которая может проявляться в порядке осуществления конкретных процессуальных действий, связанных с доказыванием и доказательствами, но и о смысловом наполнении, которое принципы доказательственного права получают под влиянием специфики рассматриваемых споров[2]. В этом отношении, наверное, было бы целесообразным выявить признаки, присущие конституционному судебному процессу и отличающие его от судебных процессов, имеющих правоприменительную природу, и сопоставить их с исходными началами, которые предопределяют базовые параметры любой доказательственной системы.

Предложенный исследовательский подход имеет разумное методологическое объяснение и связан с тем, что "все основные понятия теории судебных доказательств… сформировались в процессе доктринального толкования норм процессуального права и анализа практики их применения… при рассмотрении уголовных и гражданских дел"[3], а потому наука процессуального права, в рамках которого и происходит доктринальное осмысление процессуальных принципов, по сути, транслирует позиции, которые отражают свойства, присущие традиционной модели правосудия. Вместе с тем конституционный судебный контроль, который также осуществляется в соответствующей процессуальной форме, характеризуется рядом признаков, позволяющих отнести его уже к общественно-правовой модели правосудия[4]. Отличия между названными моделями существенны, и они могут быть сведены к следующим положениям: если в традиционной модели правосудия (1) структура лиц, участвующих в деле, является биполярной, (2) доказывание направлено на установление единичных фактов и носит ретроспективный характер (3) и судебное решение влечет правовые последствия только для сторон, то в общественно-правовой модели правосудия (1) состав сторон уже носит многополярный характер, (2) доказательственная деятельность не ограничивается ретроспективой и зачастую включает установление фактов-состояний, а также событий, которые имеют вероятность наступить в будущем, а объектом доказывания выступают обобщенные (генерализированные) факты, выходящие за пределы конкретного спора, (3) и судебное решение влияет не только на права и обязанности лиц, участвующих в деле, но и способно менять содержание правового статуса широкого круга субъектов, не вовлеченных в судебный процесс[5].

Что касается непосредственно принципов, изначальное содержание которых так или иначе меняется под воздействием указанных факторов, то необходимо иметь в виду, что на определение порядка осуществления процессуальных действий, связанных с доказыванием и доказательствами, и на толкование конкретных доказательственных правил оказывают влияние не только принципы собственно доказательственного права[6], но также и общепроцессуальные принципы, вбирающие в себя различные доказательственные аспекты и смыслы[7]. Представляется, что в свете конституционного судебного процесса наиболее серьезному переосмыслению можно подвергнуть принципы состязательности, обязательности доказывания и относимости доказательств[8].

Принцип состязательности. В контексте судебных процессов, имеющих правоприменительную природу, принцип состязательности означает, что суд должен выступать в качестве пассивного (беспристрастного) и независимого арбитра[9], не занимающегося собиранием доказательств и выносящего решение на основе того доказательственного материала, который был сформирован сторонами[10]. Данный принцип, выступая в противовес инквизиционным (розыскным) началам судебного разбирательства, акцентирует внимание на самой процессуальной борьбе[11], которая — с учетом юридической заинтересованности сторон в исходе дела — воспринимается как "наиболее надежный способ установления истины"[12]. В отличие от инквизиционного правосудия, основной целью которого является установление объективной истины, т.е. когда суждения о фактах соответствуют действительности[13], состязательное правосудие ограничивается формальной (юридической) истиной, которая не всегда может коррелировать с реальностью[14]. Такая ситуация становится возможной благодаря тому, что стороны, полностью контролируя процесс формирования доказательственного материала[15], имеют возможность распоряжаться обстоятельствами дела[16]. В учебных курсах по доказательственному праву в качестве хрестоматийного примера, иллюстрирующего сущность принципа состязательности, часто приводится диалог между барристером и судьей в английском суде. Замечая явные противоречия между показаниями свидетелей, расстроенный судья интересуется у барристера, прозвучит ли в процессе правда. На что получает спокойный ответ: "Нет, мой господин, только доказательства"[17].

Однако насколько корректно распространять принцип состязательности в указанном доказательственном аспекте на конституционный судебный процесс? Особенно если иметь в виду, что идея о пассивном (нейтральном) положении суда строится на исходной посылке, согласно которой именно тяжущиеся стороны лучше всего осведомлены об обстоятельствах возникшего между ними конфликта[18]. И поскольку доказательства, подтверждающие либо опровергающие существование спорных юридических фактов (единичные факты), находятся, как правило, в распоряжении сторон (в гражданском процессе доказательством, например, (не)исполнения обязательств могут выступать документы, договоры, расписки и т.д.; в уголовном процессе доказательством совершения преступления — материалы, собранные по результатам предварительного расследования, и т.д.), постольку суд в случае самостоятельного собирания доказательств, по сути, начинает подменять других участников процесса и выполнять процессуальные действия, несовместимые с функцией по разрешению дела[19]. В свою очередь, это создает риск утраты им объективности и беспристрастности[20], а также способствует возникновению ситуаций, когда суд вынужден вставать "в положение стороны и… проверять собственные выводы"[21], хотя его основная задача — занимать "объективное положение"[22].

Вместе с тем при попытке экстраполировать указанные постулаты на конституционный судебный процесс выясняется, что, во-первых, в ходе осуществления конституционного судебного контроля факты устанавливаются не в целях их дальнейшей юридической оценки (правовой квалификации) путем нахождения применимой к спорной ситуации нормы права по правилам дедукции, а для решения вопроса о конституционности самих нормативных положений посредством уяснения их фактической обусловленности ([не]обоснованности) в процессе содержательной конституционно-судебной оценки правотворческих решений (законодательные факты)[23]. По своей природе такие факты не являются юридическими и носят обобщенный (генерализированный) характер, а потому стороны по определению не могут располагать сведениями о них на "монопольных" началах. В этом смысле весьма показательно, что законодательные факты могут возникать как до, так и в связи с принятием оспариваемых нормативных положений[24], существовать постоянно и неизменно, выражая свойства определенных объектов и явлений[25], прекращать свое существование (обнаружиться) к моменту возбуждения дела в суде[26] и т.д. Следовательно, и органы конституционной юстиции, и лица, участвующие в деле, занимают равноудаленное положение по отношению к фактам, составляющим предмет доказывания по делу. Представляется, что в таких условиях было бы не совсем корректно утверждать, что орган конституционного правосудия, проявляя доказательственную активность и самостоятельно собирая доказательства, будет вставать на сторону одного из тяжущихся и нарушать принцип нейтралитета.

Во-вторых, конституционно-судебные решения обладают особой юридической силой. Если целью обычного судебного правоприменения выступает разрешение индивидуальных споров, возникших между субъектами права в рамках отдельных правоотношений, то конституционно-контрольная деятельность, помимо тактической цели в виде восстановления нарушенного права конкретного заявителя, преследует и стратегическую цель, которая заключается в устранении из системы действующего правового регулирования нормативных велений, нарушающих конституционные права и свободы неопределенного круга лиц. В этой связи довольно симптоматично, что в процессе отправления правосудия по канонам традиционной модели суда, т.е. когда судебное разбирательство способно повлиять на права и обязанности лишь тяжущихся, американские судьи довольно равнодушны к действительным обстоятельствам конкретных споров[27], тогда как при рассмотрении конституционно-судебных дел они проявляют уже гораздо большую доказательственную активность, что если и не позволяет в полной мере ассоциировать их со следственными судьями из континентальной правовой традиции, то по крайней мере оставляет представления об американском судье как о пассивном арбитре в прошлом[28].

Кроме того, в процессе формирования доказательственного материала органы конституционной юстиции берут на себя инициативу по причине того, что стороны, будучи заинтересованными в исходе дела, склонны умалчивать об имеющих существенное значение фактах, если посчитают, что они выставят их юридические аргументы в невыгодном свете. Конечно, в определенной степени это компенсируется за счет того, что тяжущиеся, преследуя свой юридический интерес, никогда не преминут указать на недочеты своего процессуального оппонента. Однако в пылу процессуальной борьбы иногда забывается, что конституционно-судебные споры могут являться следствием конкуренции конституционных ценностей, ни одной из которых невозможно отдать безусловный приоритет[29]. Поэтому учитывая обобщенный (генерализированный) характер подлежащих установлению фактов, юридические свойства конституционно-судебных решений и необходимость нахождения наиболее приемлемого варианта решения проблемы, конституционно-судебные органы вынуждены руководить процессом доказывания, самостоятельно собирать доказательства и по своей инициативе обращаться к субъектам, способным оказать содействие отправлению конституционного правосудия[30]. Кроме того, в системе правового регулирования нередко предусматриваются процессуальные механизмы, позволяющие смягчить "аморфный характер" субъектного состава конституционно-судебных споров и учесть интересы лиц, непосредственно не вовлеченных в конституционный судебный процесс, но на правовом положении которых может сказаться итоговое решение суда. Например, субъекты, имеющие интерес (в широком смысле слова) в исходе дела, по своей инициативе могут направлять меморандумы "друзей суда" в Верховный Суд США и апелляционные суды США[31], а в Конституционный Суд Российской Федерации — инициативные научные заключения[32].

Принцип обязательности доказывания. Смысл данного принципа сводится к тому, что все факты, которые становятся предметом судебного познания и кладутся в основу судебного решения, подлежат доказыванию. Исключение составляют лишь те обстоятельства, доказывание которых не является обязательным в силу закона[33]. В рамках традиционной модели правосудия, как правило, не требуется доказывать общеизвестные, преюдициально установленные и бесспорные факты.

В конституционном судебном процессе специфика принципа обязательности доказывания проявляется двояко. С одной стороны, он находит более широкое применение, чем в судебных процессах, имеющих правоприменительную природу, так как факты, необходимые для осуществления конституционного нормоконтроля, не могут считаться установленными в силу их признания (неоспаривания) стороной. Дело в том, что в конституционном судебном процессе факты подлежат установлению постольку, поскольку они могут оказывать влияние на конституционность нормативных правовых актов. Так, подобные факты могут лежать в основе правотворческих решений, свидетельствовать об их общественной ценности и полезности, указывать на их вредные проявления и т.д.[34] Иными словами, устанавливаемые факты своим содержанием обусловливают результаты конституционно-контрольной деятельности, а значит, непосредственным образом затрагивают публичный интерес. Кстати, данное обстоятельство является очередным свидетельством того, что конституционный судебный процесс объективно носит инквизиционный (следственный) характер.

Необходимо также заметить, что концепция бесспорных фактов равным образом не подлежит применению к тому узкому кругу единичных фактов, которые необходимо устанавливать при осуществлении судебного контроля по формальным критериям конституционности (по порядку подписания, заключения, принятия, опубликования и введения в действие), поскольку легитимность нормативных правовых актов напрямую зависит от соблюдения обязательных процедурных требований. Поэтому органы конституционной юстиции должны проверять, как в действительности принимался тот или иной нормативный правовой акт, независимо от признания процедурных фактов стороной.

Другим важным обстоятельством, свидетельствующим о более интенсивном воздействии принципа обязательности доказывания на конституционный судебный процесс, выступает то, что законодательные факты не могут устанавливаться преюдициально. В государствах, использующих централизованную модель конституционного судебного контроля, это объясняется наличием единого специализированного органа, наделенного полномочиями по отправлению конституционного правосудия, что само по себе исключает возможность предрешения законодательных фактов актом другого суда[35]. Что же касается государств, в которых применяется децентрализованная (американская) модель конституционного судебного контроля, то недопустимость преюдициального установления законодательных фактов обосновывается прагматическими соображениями. Считается, что обстоятельства, характеризующие суть правотворческих решений, со временем могут измениться, а также не исключается вероятность того, что могут появиться новые знания и сведения о фактах, которые ранее были объективно недоступны[36]. Поэтому для вынесения наиболее рационального конституционно-судебного акта законодательные факты необходимо каждый раз устанавливать заново. Примечательно, что даже в рамках рассмотрения одного и того же дела вышестоящие суды (апелляционные суды и Верховный Суд США) не связаны выводами о законодательных фактах, сделанных судами первой инстанции. Они вправе пересматривать их, принимать новые доказательства[37], в то время как факты конкретного спора (adjudicative facts), устанавливаемые в целях применения права, пересмотру судами вышестоящих инстанций не подлежат[38].

С другой стороны, сфера действия принципа обязательности доказывания в конституционном судебном процессе немного сужается ввиду того, что органы конституционной юстиции имеют возможность признать себя осведомленными о законодательных фактах в силу их генерализированной (обобщенной) природы и наличия возможности без особых усилий установить их путем обращения к источникам, достоверность которых не ставится под сомнение, что исключает необходимость доказывания.

Довольно любопытно, что ни российские, ни американские доказательственные правила не определяют порядок, в соответствии с которым суды, осуществляющие конституционный нормоконтроль, могут признать себя осведомленными о фактах. Например, правило 201(a) Федеральных правил о доказательствах[39] специально оговаривает, что нормы об осведомленности суда распространяют свое действие исключительно на судебные факты (факты конкретного спора) и не подлежат применению по отношению к законодательным фактам. Тем не менее в американской юридической доктрине и судебной практике это положение не расценивается как запрет судам считать законодательные факты установленными в силу осведомленности о них[40]. К источникам, заслуживающим доверия и используемым органами конституционной юстиции, можно отнести официально опубликованные отчеты, материалы законодательного процесса, статистические сведения и т.д. Например, Конституционный Суд Российской Федерации для определения количества осужденных к реальному лишению свободы за совершение преступлений различных степеней тяжести, в том числе количества отбывающих наказание в колониях-поселениях, обращался к судебной статистике, размещенной на официальном сайте Судебного департамента при Верховном Суде Российской Федерации[41].

Принцип относимости доказательств. В самом общем виде под относимым доказательством принято понимать сведения о фактах, которые имеют значение для разрешения дела[42]. Следовательно, свойство относимости выражает определенную корреляцию между устанавливаемым фактом и доказательством, способным подтвердить либо опровергнуть его существование. Как справедливо отмечает профессор М.А. Фокина, "доказательство считается относящимся к делу тогда, когда между содержанием судебного доказательства и фактами, подлежащими установлению, имеется объективная связь"[43].

Своеобразие принципа относимости доказательств в конституционном судебном процессе проявляется в двух аспектах. Во-первых, в судебных процессах, имеющих правоприменительную природу, взаимосвязь между фактом и доказательством выступает своего рода "константой", не способной менять своих характеристик со временем. Это обусловлено тем, что для судебного правоприменения требуется устанавливать юридические факты, т.е. конкретные жизненные обстоятельства, с которыми право связывает возникновение, изменение и прекращение правоотношений. Поэтому доказательственная деятельность, осуществляемая в рамках традиционной модели правосудия, направлена на ретроспективу и реконструирование событий, которые имели "место, как правило, в прошлом, до возникновения дела в суде"[44].

Вместе с тем для надлежащего осуществления конституционно-контрольной деятельности требуется не только восстанавливать факты, уходящие корнями в прошлое, но также констатировать положение вещей, которое существует на текущий момент, и прогнозировать события, которые могут наступить в будущем. Такое разнообразие предметной области конституционно-судебного доказывания можно связать с тем, что конституционно-правовой оценке подвергаются результаты правотворческой деятельности. К примеру, если нормативные акты были направлены на устранение минувших угроз и рисков, которые носили экстраординарный характер[45], то доказательственная деятельность органов конституционной юстиции будет носить ретроспективную природу.

Кроме того, необходимость восстановления картины прошлого может возникнуть в случаях, когда соответствующие критерии конституционности требуют установления фактов в том виде, в каком они существовали на момент принятия оспариваемых нормативных положений. Например, в американской конституционно-судебной практике сформулировано правило, в соответствии с которым при проверке конституционности нормативных актов, вводящих дифференцированное правовое регулирование по признаку пола, правотворческий орган обязан приводить "подлинное, не гипотетическое или придуманное задним числом в ответ на судебное разбирательство"[46], обоснование. Что касается необходимости определения текущего положения вещей, то весьма показательной является позиция судьи Конституционного Суда Российской Федерации К.В. Арановского, по мнению которого "защитные меры могут и должны, вероятно, меняться, например, с отпадением или ослаблением угроз, как и с их переоценкой, если со временем станет ясно, что риски преувеличены, а введенные правоограничения не имеют убедительного эффекта"[47].

Еще одним свидетельством того, что органы конституционной юстиции принимают во внимание сегодняшний порядок дел, выступает практика признания нормативных положений, конституционность которых была констатирована ранее, не соответствующими конституции спустя некоторое время, и наоборот[48]. В качестве актуального примера можно привести дело о проверке конституционности законоположения, исключавшего предоставление права на длительные свидания осужденным к пожизненному заключению в течение первых 10 лет отбывания наказания. В 2005 г. Конституционный Суд Российской Федерации не усмотрел в этом неопределенности в вопросе о том, соответствует ли данное законоположение Конституции Российской Федерации[49]. Вместе с тем спустя одиннадцать лет он признал указанную норму неконституционной, в том числе принимая во внимание "современные тенденции социализации заключенных и гуманизации условий отбывания уголовного наказания"[50], о которых свидетельствовали соответствующая практика Европейского суда по правам человека и правовые документы ООН и Совета Европы. Кроме того, в ряде случаев конституционность отдельных нормативных положений может быть поставлена под сомнение не только из-за объективных изменений, происходящих в обществе с течением времени, но и в связи с выявлением новых фактов, существовавших и ранее, но сведения о которых стали доступны, например, с развитием науки, и т.д.

Также стоит отметить, что познавательные усилия органов конституционной юстиции могут быть направлены на перспективу. В частности, это может потребоваться, когда необходимо определить возможный регулятивный эффект, который будет достигнут при принятии решения о дисквалификации соответствующих нормативных положений из системы действующего правового регулирования либо при выявлении их конституционно-правового смысла. Кроме того, органы конституционной юстиции могут прогнозировать наступление определенных событий при очерчивании конкретного варианта исполнения конституционно-судебного решения. Например, в своей практике Конституционный Суд Российской Федерации переносил момент утраты юридической силы закона на более поздний срок, чтобы избежать выпадения налоговых поступлений и обеспечить стабильность бюджетной системы[51].

Второй характерной чертой конституционно-контрольной деятельности, которая заставляет по-иному взглянуть на принцип относимости доказательств, является механизм определения предмета доказывания по делу. Как известно, в судебных процессах, имеющих правоприменительную природу, оценка относимости доказательств не вызывает особых затруднений, поскольку для этого достаточно обратиться к гипотезе и диспозиции материально-правовой нормы и проверить, как они коррелируют с фактическими обстоятельствами конкретного дела. Однако в конституционном судебном процессе границы доказательственной деятельности размыты. Конституционные принципы, подлежащие применению органами конституционной юстиции, носят настолько абстрактный характер, что они сами по себе без толкования, даваемого с учетом контекста, определяемого нормами права, конституционность которых подлежит проверке, не способны указывать на обстоятельства, которые подлежат установлению в рамках конкретных споров. В этой связи органы конституционной юстиции обладают большой дискрецией в определении того, какие обстоятельства могут иметь значение для разрешения конституционно-судебных дел[52].

Таким образом, проведенный в данной статье анализ позволяет убедиться в том, что многие исходные начала, определяющие базовые параметры любой доказательственной системы, в своем первоначальном виде оказываются не совсем пригодными для конституционного судебного процесса, поскольку они были сформулированы применительно к традиционной модели правосудия. Данное обстоятельство дает серьезное основание критически отнестись к содержанию отдельных общепроцессуальных принципов и принципов доказательственного права и подвергнуть их переосмыслению сообразно особенностям общественно-правовой модели правосудия. То, что конституционное правосудие объективно тяготеет к инквизиционным (следственным) началам, требует учета мнения общественности в целом и широкого круга субъектов в частности, ограничивает возможность преюдициального установления фактов и использования концепции бесспорных фактов, а также придает определенную динамику свойству относимости доказательств, должно обязательно учитываться в процессе совершенствования доказательственных правил в конституционном судебном процессе.

Литература

1. Арановский К.В. О письменном производстве в конституционной юстиции России / К.В. Арановский // Журнал конституционного правосудия. 2011. N 2. С. 18 — 25.

2. Белов С.А. Рациональность судебной балансировки конституционных ценностей с помощью теста на пропорциональность / С.А. Белов // Петербургский юрист. 2016. N 1. С. 63 — 75.

3. Гольмстен А.Х. Состязательное начало гражданского процесса в теории и русском законодательстве, преимущественно новейшем // Гольмстен А.Х. Юридические исследования и статьи. Т. 1. Общая теория права. Обычное право. Гражданское право. Торговое право. Гражданский процесс. С.-Петербург: Тип. М.М. Стасюлевича, 1894. 545 с.

4. Гурвич М.А. Принцип объективной истины советского гражданского процессуального права / М.А. Гурвич // Советское государство и право. 1964. N 9. С. 98 — 107.

5. Фокина М.А. Механизм доказывания по гражданским делам: Дис. д-ра юрид. наук / М.А. Фокина; Науч. конс. Г.А. Жилин. М., 2011. 612 с.

Рекомендуется Вам: