Коллизионно-правовое регулирование отношений, связанных со смарт-контрактами

Автор: Волос А.А.

Современные технологии все чаще используются в торговом обороте, что неизбежно приводит к сложностям теоретического и практического характера. В частности, такие проблемы возникают применительно к смарт-контрактам, юридическая природа которых не в полной мере понятна. В настоящий момент в российской науке отсутствует целостный подход к пониманию смарт-контрактов. Практическая важность правильной квалификации смарт-контрактов заключается в поиске адекватного правового регулирования отношений сторон, использующих технологии смарт-контрактов. При этом нередко смарт-контракт становится технологией, обеспечивающей исполнение сделки между субъектами, находящимися в разных странах¹. Тем самым возникает проблема коллизионно-правового регулирования таких отношений.

Правильное определение права, подлежащего применению к отношениям сторон смарт-контракта, уже сейчас имеет существенное значение, так как правовое регулирование таких отношений резко отличается в разных странах. В настоящий момент можно условно выделить три законодательных подхода к смарт-контрактам: полное отсутствие норм о них, "косвенное" и "прямое" регулирование.

Большинство государств мира пока не приняли специальных норм о смарт-контрактах. В такой ситуации находится и Россия, где только начинает формироваться законодательство, регулирующее отношения, связанные с применением информационных технологий. Один из первых шагов в этом направлении — введение правила о том, что условиями сделки может быть предусмотрено исполнение ее сторонами возникающих из нее обязательств при наступлении определенных обстоятельств без направленного на исполнение обязательства отдельно выраженного дополнительного волеизъявления его сторон путем применения информационных технологий, определенных условиями сделки. Видимо, на практике отношения, возникающие с применением смарт-контрактов, будут регулироваться общими нормами о договорах, правилами ГК РФ об отдельных договорах в части, не противоречащей сущности регулируемых отношений.

В ряде государств к смарт-контрактам применяются нормы схожих правовых институтов, например законы об электронных транзакциях в Австралии и Новой Зеландии, которые, хотя и не содержат легального определения смарт-контрактов, обеспечивают его юридическую силу. Косвенно смарт-контракты регулируются и в Индии, где договоры, заключаемые в электронной форме, признаются равными их бумажным аналогам². Подобное "косвенное" регулирование видится наиболее перспективным, так как гарантирует регулирование "на перспективу" в отличие от казуального регулирования смарт-контрактов, являющихся лишь одной, но вряд ли последней, из современных цифровых технологий.

Некоторые юрисдикции прямо ввели в свое гражданское законодательство правила о смарт-контрактах. Например, в некоторых штатах США введено правило об обязательной юридической силе смарт-контрактов, о невозможности отказа от принудительной реализации самоисполняемых договоров³. В Италии дефиниция термина "смарт-контракт" прямо указана в законе, определено, что смарт-контракт должен соответствовать правилам для договоров, заключаемых в письменной форме, а также процедуре, установленной Агентством по цифровизации Италии⁴.

Показательно, что имеется мнение, высказанное итальянским ученым, о том, что главным преимуществом смарт-контрактов является почти полное устранение рисков невыполнения обязательств по контрактам⁵. Однако "прямое" и детальное регулирование смарт-контрактов в Италии указывает на наличие определенных опасений о том, что применение смарт-контрактов приведет к "почти полному устранению рисков невыполнения обязательств".

Как пишут авторы из Нидерландов, для достижения ясности в вопросе применимого права к смарт-контрактам нужно выяснить как минимум следующие обстоятельства: какие правовые отношения возникли; какова национальность (принадлежность к праву той или иной страны) вовлеченных в правоотношение сторон; могут ли быть применены международные правовые акты; право какого государства установлено в качестве применимого по международным договорам в конкретном деле⁶.

Далее авторы отмечают, что ни одно из предложенных обстоятельств не может быть точно установлено для смарт-контрактов. Правовые отношения квалифицировать сложно, так как смарт-контракт не всегда договор. Личный закон стороны установить в некоторых случаях еще сложнее ввиду того, что размещение узла подключения и национальность субъекта не всегда совпадают. Отсюда и проблемы определения подлежащих применению международных актов⁷.

В науке возникла точка зрения о том, что применительно к смарт-контрактам должна использоваться традиционная коллизионная методология и должны применяться национальные или международные коллизионные нормы⁸. Действительно, нет сущностных противоречий между договорными отношениями, возникающими с использованием технологии смарт-контракта, и традиционными договорными отношениями. Однако при применении смарт-контрактов зачастую сложно установить время и место заключения сделки, место исполнения обязательства, личный закон стороны сделки и другие обстоятельства, которые, согласно принципам международного частного права, опосредуют выбор применимого права.

Так, согласно правилам ст. 1209 ГК РФ для определения формы сделки применяется право страны, подлежащее применению к самой сделке. Однако сделка не может быть признана недействительной вследствие несоблюдения формы, если соблюдены требования права страны места совершения сделки к форме сделки. Применительно к смарт-контрактам установить место заключения сделки затруднительно. Кроме того, сама по себе форма смарт-контракта неоднозначна. В различных государствах она рассматривается и в качестве вида письменной формы, и в качестве самостоятельной формы сделки (например, электронной).

Особенные сложности коллизионно-правового регулирования могут возникнуть при определении факта соблюдения формы сделки применительно к отдельным специфическим объектам. Так, по российскому законодательству договор купли-продажи недвижимости должен быть составлен не просто в письменной форме, но и в виде единого документа, подписанного сторонами. Является ли таким смарт-контракт, непонятно, поэтому в настоящий момент субъектам, использующим смарт-контракт, рекомендуется дублировать его в традиционной письменной форме с соблюдением норм, установленных правом места совершения сделки.

Вряд ли имеются теоретические сложности в определении личного закона физического или юридического лица, являющихся стороной сделки, заключенной с использованием смарт-контракта. На практике же взывает проблемы идентификация субъектов, так как зачастую технологии, обеспечивающие самоисполнение договоров (например, блокчейн), гарантируют анонимность их участникам. Обязательной локации сторон в технологии блокчейна не существуют, что, как справедливо отмечается в науке, делает невозможным применение традиционных правил выбора применимого права⁹. Тем самым усложняется и применение норм ст. 1211 ГК РФ. Для определения права, подлежащего применению к договору, нужно установить сторону, которая осуществляет исполнение, имеющее решающее значение для содержания договора. Параллельно с этим возникает проблема установления страны, где может рассматриваться спор, ведь применение смарт-контрактов может повлиять на то, кто будет истцом, а кто — ответчиком в суде¹⁰.

Есть альтернативный вариант, который в практических целях более обоснован: применять к отношениям сторон право стороны регистрации сервера и/или право страны технического специалиста, обеспечивающего использование смарт-контракта. В настоящий момент такой подход может быть основан на правиле п. 9 ст. 1211 ГК РФ: договор между сторонами смарт-контракта более тесно связан с правом страны сервера/специалиста, даже несмотря на то, что субъект, являющийся собственником сервера, не выступает стороной договорных отношений.

В качестве уточнения данного предложения в международном акте или национальном законе могут быть прямо установлены следующие коллизионные привязки: право страны нахождения сервера; право страны преимущественного осуществления деятельности технического специалиста; личный закон физического или юридического лица, являющегося собственником сервера или предоставляющего услуги по техническому сопровождению смарт-контракта.

Предложенный нами вывод обоснован также и тем, что в большинстве случаев стороны отношений, связанных с использованием смарт-контрактов, будут обращаться к специалистам. Стороны (особенно если они нечасто используют подобные технологии и мало знакомы с ними) будут полагаться на техническую поддержку, в частности на интеллектуальный анализ данных и методы подсчета для того, чтобы помочь в поиске подходящего договорного предложения¹¹. Поэтому коллизионная привязка к праву страны специалиста выглядит логичной.

К рассматриваемой проблеме примыкает вопрос о праве сторон самостоятельно выбрать применимое право. В этой связи М.В. Мажорина указывает на два возможных пути развития коллизионной практики. Первый путь: выбор права конкретного государства в качестве применимого права. Второй путь: "развитие негосударственных норм в части регулирования смарт-контрактов и выбор сторонами соответствующих неофициальных кодификаций в качестве" применимого права"¹². Второй путь может оказаться более перспективным и практически выгодным сторонам, но только в том случае, если "негосударственные нормы в части регулирования смарт-контрактов" и соответствующие их кодификации будут созданы в ближайшем будущем. Пока же сторонам следует выбирать либо право страны, где смарт-контракты прямо указаны в законодательстве, либо право страны, где сложилась определенная практика их применения.

Есть предложение о том, что вместо сторон, определяющих юрисдикцию, смарт-контракт сам может определить применимое право, которое наиболее подходит к конкретной ситуации. Например, если смарт-контракт оформляет сделку на часть имущества, то применимым правом должно будет стать право страны расположения имущества¹³. Подобный подход вызывает сомнения в плане возможности реальной реализации на практике. Во-первых, вопрос, может ли смарт-контракт быть настолько совершенен, что во всех ситуациях точно определит применимое право, т.е. во всех случаях правильно установит страну, с которой отношения сторон наиболее тесно связаны. Во-вторых, для того, что использовать подобную идею, в любом случае нужно сформировать, как минимум, основные коллизионные принципы регулирования отношений, осложненных смарт-контрактом, исходя из которых программа сможет сама делать какие-либо выводы.

Таким образом, можно условно выделить три законодательных подхода к смарт-контрактам: полное отсутствие норм о них, "косвенное" и "прямое" регулирование. "Косвенное" регулирование видится наиболее перспективным, так как гарантирует регулирование "на перспективу" в отличие от казуального регулирования смарт-контрактов, являющихся лишь одной, но вряд ли последней из современных цифровых технологий¹⁴.

К отношениям сторон, связанным со смарт-контрактами, следует применять право страны регистрации сервера и/или право страны технического специалиста, обеспечивающего использование смарт-контракта. В качестве уточнения данного предложения в международном акте или национальном законе могут быть прямо установлены следующие коллизионные привязки: право страны нахождения сервера; право страны преимущественного осуществления деятельности технического специалиста; личный закон физического или юридического лица, являющегося собственником сервера или предоставляющего услуги по техническому сопровождению смарт-контракта.

Литература

1. Крысенкова Н.Б. Смарт-контракты в иностранном правовом пространстве / Н.Б. Крысенкова // Международное публичное и частное право. 2019. N 5. С. 28 — 30.

2. Мажорина М.В. О коллизии права и "неправа", реновации lex mercatoria, смарт-контрактах и блокчейн-арбитраже / М.В. Мажорина // Lex russica (Русский закон). 2019. N 7(152). С. 93 — 107.

3. Трунцевский Ю.В. Цифровая интеграция — путь в будущее / Ю.В. Трунцевский, А.А. Ефремов // Международное публичное и частное право. 2018. N 1. С. 6 — 12.

References

4. Bayle A. et col. Smart Contracts: etudes de cas et reflexions juridiques / A. Bayle [et al.]. France: Open law, 2017. 38 p.

5. Pasquino V. Smart contracts: caratteristiche, vantaggi e problematiche / V. Pasquino // Diritto e Processo derecho y proceso — right & remedies. 2017. P. 239 — 248.

6. Schonfeld C. Smart Contracts under Swiss law / C. Schonfeld // The FinTech Edition. 2018. Iss. 1. 219 p.

7. Temte M.N. Blockchain Challenges Traditional Contract Law: Just How Smart Are Smart Contracts? / M.N. Temte // Wyoming Law Review. 2019. Vol. 19. Iss. 1. P. 87 — 117.

8. Woebbeking M.K. The Impact of Smart Contracts on Traditional Concepts of Contract Law / M.K. Woebbeking // Jipitec. 2018. Iss. 1. P. 106 — 113.

---

1 Bayle A. et col. Smart Contracts: etudes de cas et reflexions juridiques. 2017. P. 4; Memo O. Was sind Smart Contracts? 10. Februar 2019. URL: https://decentralbox.com/was-sind-smart-contracts/ (дата обращения: 08.04.2020).

2 См.: Крысенкова Н.Б. Смарт-контракты в иностранном правовом пространстве // Международное публичное и частное право. 2019. N 5. С. 30.

3 Такие нормы установлены, например, в штатах Аризона, Теннеси. См.: 2017 Arizona Revised Statutes. Title 44 — Trade and Comerce. URL: https://law.justia.com/codes/arizona/2017/title-44/ (дата обращения: 07.02.2020); Smart contract language: the real arbiter of truth? URL: https://medium.com/daml-driven/smart-contract-language-the-real-arbiter-of-truth-efe833031ca1 (дата обращения: 09.03.2020).

4 См.: Крысенкова Н.Б. Смарт-контракты в иностранном правовом пространстве // Международное публичное и частное право. 2019. N 5. С. 30.

5 Pasquino V. Smart contracts: caratteristiche, vantaggi e problematiche // Diritto e Processo derecho y proceso — right & remedies. 2017. P. 244.

6 Smart contracts as a specific application of blockchain technology. Smart Contract Working Group. Dutch Blockchain Coalition. 2017. P. 36.

7 Ibid.

8 См.: Мажорина М.В. О коллизии права и "неправа", реновации lex mercatoria, смарт-контрактах и блокчейн-арбитраже // Lex russica (Русский закон). 2019. N 7. С. 102.

9 Temte M.N. Blockchain Challenges Traditional Contract Law: Just How Smart Are Smart Contracts? // Wyoming Law Review. 2019. Vol. 19. N 1. P. 109.

10 Schonfeld C. Smart Contracts under Swiss law. London. The FinTech Edition. 2018. Issue 1. P. 11.

11 Woebbeking M.K. The Impact of Smart Contracts on Traditional Concepts of Contract Law. Juritc. 2018. N 1. P. 110.

12 Мажорина М.В. О коллизии права и "неправа", реновации lex mercatoria, смарт-контрактах и блокчейн-арбитраже // Lex russica. 2019. N 7. С. 102 — 103.

13 Temte M.N. Blockchain Challenges Traditional Contract Law: Just How Smart Are Smart Contracts? // Wyoming Law Review. 2019. Vol. 19. N 1. P. 109.

14 Трунцевский Ю.В., Ефремов А.А. Цифровая интеграция — путь в будущее // Международное публичное и частное право. 2018. N 1. С. 6 — 12.

Рекомендуется Вам: