ЮрФак: изучение права онлайн

Репутационная безопасность и медиабезопасность компаний и проектов в контексте целей устойчивого развития и ESG-принципов

Оглавление

Понятие медиабезопасности организации

Риск-менеджмент медиабезопасности и взаимодействие компонентов в рамках проекта

Библиография


Автор: Никишин В.Д.

Развитие высокотехнологичного производства и производств новых материалов, городов нового типа (в том числе смарт- и техногородов), феномена цифрового государства, внедрение искусственного интеллекта, квантовых технологий и интернета вещей в различные виды жизнедеятельности, реализация политики низкоуглеродного развития, а также таких инициатив социально-экономического развития Российской Федерации до 2030 г., как "Новая атомная энергетика", "Чистая энергетика", "Беспилотные логистические коридоры", "Автономное судовождение", "Беспилотная аэродоставка грузов" и др.1, — все эти реалии сегодняшнего дня характеризуют постиндустриальное общество, находящееся в условиях четвертой промышленной революции.

Реализация современных высокотехнологичных проектов (например, в сферах биотехнологий, электроники и робототехники, авиакосмических технологий и т.д.) предполагает прорывные исследования, ни процесс, ни результат которых недоступны пониманию широких слоев населения, что служит благодатной почвой для вирусоподобного распространения деструктивно-манипулятивной информации в медиаполе. Объективная "элитарность" научного знания позволяет манипулировать инфоповодами вокруг высокотехнологичной деятельности бизнеса и государственных органов, реализующих или поддерживающих подобные инициативы.

Применительно к средствам массовой коммуникации манипуляция означает действия, направленные на программирование мнений, устремлений, целей и психических состояний масс с целью контроля над населением и его управляемостью. Такая манипуляция общественным мнением может включать в том числе информационные вбросы диффамационной, фейкинговой и даже террористической направленности. Новые технологии могут преподноситься манипуляторами как чужеродные, опасные, убийственные, противоречащие природе человека или общественному устройству. Достаточно вспомнить массированные информационные атаки на проект запуска Большого адронного коллайдера (LHC) в Европе (проект ЦЕРН), приравниваемого к апокалипсису. В условиях пандемии в связи с распространением вируса COVID-19 население оказалось полностью погруженным "в цифру", что облегчает манипулирование сознанием людей в интернет-среде. Так, несмотря на ограничительный режим самоизоляции в Дагестане и Северной Осетии, в данных республиках в 2020 г. разгорелись агрессивные протесты против установки вышек Интернета пятого поколения (5G), причем в Северной Осетии дело кончилось не вербальными угрозами, а сожжением телефонной вышки, в результате чего населенный пункт остался без связи с внешним миром.

Всеобщая цифровизация, глобализация информационных потоков и общественных отношений в целом тесно связаны с феноменом "сетевизации" общества, под которой понимается процесс развития системы глобальных горизонтальных связей на основе интернет-практик, которые позволяют людям общаться друг с другом, не прибегая к традиционным каналам, созданным общественными институтами для социализации2. Проблема защиты деловой репутации и медиабезопасности хозяйствующих субъектов приобрела особую актуальность в условиях повсеместного распространения интернет-медиа и неконтролируемого циркулирования информации, сложности привлечения к ответственности за распространение диффамационной, экстремистской или иной запрещенной информации ввиду относительной анонимности веб-пространства и т.д.

М.Р. Желтухина подметила, что для массмедиальной манипуляции характерны "искусность, мастерство, превращение адресата в марионетку и одновременное создание иллюзии самостоятельности решений и действий адресата"3.

В условиях информационно-сетевого общества информационная война меняет свои формы, беря на вооружение все более изощренный коммуникативный инструментарий пропагандистского и манипулятивного дискурсов. Информационные вбросы в медиасреду (прежде всего интернет-пространство) являются причиной не только изменения аксиосферы интернет-пользователей, их парадигмы мышления через навязывание "нужных" взглядов в отношении высокотехнологичных проектов, но и реальных физических насильственных действий, что посягает на безопасность граждан, общественного порядка и государственного устройства.

Для обозначения связи информационного вброса и последующих социальных изменений появился метафорический термин "медиаволна", под которой понимается возбуждение общественной среды4 и которая "имеет свою частоту (упоминания, распространение, количество источников информации, усиливающие медиаволну), скорость распространения, время жизни и дальность действия"5. Более того, провокационный, дискредитирующий контент обладает свойством виральности, т.е. расценивается веб-пользователями правдивым только на основании факта широкого распространения такого контента. Он массированно распространяется, и медиаволны его распространения образуют смерчевую медиаворонку, путь в которую и есть тоннель виртуальной реальности пользователя в условиях интернет-детерминизма, когда наши прошлые клики определяют последующие.

В инфополе высокотехнологичных проектов могут совершаться следующие речевые действия, образующие объективную сторону правонарушений (преступлений)6:

1) диффамация (диффамационные речевые действия):

— гражданско-правовая диффамация: распространение не соответствующих действительности порочащих честь, достоинство или деловую репутацию сведений (ст. 152 ГК РФ);

— уголовно-правовая диффамация: клевета (ст. 128.1 УК РФ), оскорбление представителя власти (ст. 319 УК РФ);

— административно-правовая диффамация: оскорбление (ст. 5.61 КоАП РФ);

2) фейкинг (фейкинговые речевые акты): злоупотребление свободой массовой информации (ч. 9 — 11 ст. 13.15 КоАП РФ);

3) словесный экстремизм (экстремистские речевые действия): угроза совершения террористического акта (ст. 205 УК РФ), заведомо ложное сообщение об акте терроризма (ст. 207 УК РФ).

Перечисленные выше "речевые" правонарушения (преступления) отражают решение конфликта между правами человека на свободу распространения и получения информации, свободу слова и плюрализм мнений, с одной стороны, и правами на безопасную коммуникацию и защиту от злоупотребления этими правами, с другой стороны, в пользу первых: "Свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого" (Михаил Бакунин)7.

Необходимо отметить, что диффамационные и фейкинговые речевые действия в качестве предмета речи (тематики высказывания) могут иметь не только сами проекты или объекты их инфраструктуры, но и организации, участвующие в реализации данных проектов, их сотрудники и привлекаемые ученые. В таких случаях происходит метонимическая8 медиатрансформация — из-за информационных атак, посягающих на честь, достоинство и/или деловую репутацию отдельного физического лица или деловую репутацию юридического лица, страдает имидж проекта, в реализацию которого вовлечены данные лица. В рамках такой же метонимической медиатрансформации происходит и "переадресация" репутационного вреда юридическому лицу от его сотрудника.

Информационные атаки фейкингового и диффамационного характера могут усиливаться астротурфингом ("пятая колонна Интернета"), т.е. использованием современного программного обеспечения или оплачиваемых пользователей для организации информационных онлайн-кампаний по распространению ангажированной недостоверной информации и для искусственного управления общественным мнением.

Кроме того, существенные угрозы медиабезопасности несут такие средства создания медиальной псевдореальности, как голосовые дипфейки (создание цифрового двойника индивидуального голоса человека, основанное на искусственном интеллекте), синтез речи по тексту, спуфинг (подмена голоса настоящего человека синтезированным) и видеодипфейки.

Диффамационные и фейкинговые информационные атаки возможны и в связи с "толкованием" размещаемой в открытом доступе "зеленой" информации об организации: ее заявлений и ESG-стратегии, нефинансовой отчетности и т.д. на предмет соответствия: 1) запланированных (в заявлении, стратегии) сущностей — отраженным в нефинансовой отчетности сущностям; 2) отраженных в заявлениях, стратегии, нефинансовой отчетности сущностей — фактическим данным.

Подготовка данной "ESG-документации", публикуемой в открытом доступе, требует скрупулезного внимания к "юридической" технике и лингвистической форме. В складывающейся судебной практике ESG-споров (в том числе по "гринвошинговым искам" (greenwashing claims)9 по результатам экологических маркетинговых кампаний) суды уделяют внимание форме высказываний: заявление компании носит желательный для нее характер или содержит конкретные обязательства компании, отражающие фактические обязательства (обещание)? Ввела ли компания в заблуждение своего потребителя, сделав следующее заявление: "…"? Сделала ли компания конкретное фактическое заявление и имеются ли поддающиеся верификации факты и т.п.10? Ответы на подобные вопросы часто требуют комплексного юридико-лингвистического подхода, учета не только фактических обстоятельств, но и лингвистической формы высказываний. В отечественной практике рассмотрения диффамационных исков и дел о клевете развилась тенденция назначения судебных лингвистических экспертиз, в рамках которых и решается вопрос о форме конкретных высказываний (с точки зрения судебной лингвистики: утверждение, мнение, оценка, предположение). Представляется, что наработанный в рамках судебной лингвистики инструментарий выявления значения (смысла) единиц различных уровней, определения значения/формы выражения значения и отнесения его к определенному классу, установления наличия/отсутствия в тексте информации определенного содержания и т.д.11 может быть в полной мере использован при рассмотрении подобных ESG-споров.

Понятие медиабезопасности организации

В самом общем виде институт безопасности призван обеспечить нормальное функционирование какой-либо системы. Медиа — это "обширное понятие, которое включает в себя всю совокупность информационных средств и приемов, служащих для передачи конкретному потребителю сообщения"12 в той или иной форме.

Медиабезопасность организации охватывает и репутационную безопасность и может быть определена как состояние защищенности организации/органа государственной власти, а также физических лиц (сотрудников): 1) от информационных атак диффамационного, фейкингового и экстремистско-террористического дискурсов; 2) от ESG-исков в связи с "толкованием" опубликованной "зеленой" документации (стратегии и заявлений в области ESG, нефинансовой ESG-отчетности и т.п.).

отметить, что благополучателями обеспечения медийной безопасности бизнеса и государственных структур являются не столько перечисленные в вышеуказанном определении физические и юридические лица, сколько гражданское общество в целом, защищенное таким образом от дезинформации о деятельности хозяйствующих субъектов и от потенциальных насильственных действий, создающих угрозу функционированию объектов жизнеобеспечения.

Обеспечение медиабезопасности выступает неотъемлемой частью устойчивого развития, предполагающего открытость и взаимную гармонию между различными социальными группами, в том числе в рамках отношений "государство — бизнес — потребитель", баланс между личными и общими интересами, обеспечение правдивой информации об антропогенном воздействии человека на природу и о влиянии новых технологий на человека и т.д., т.е. стабильную коэволюцию искусственных систем и экосистем.

Таким образом, обеспечение медиабезопасности организаций способствует достижению следующих целей устойчивого развития:

— Цель 8 — содействие поступательному, всеохватному и устойчивому экономическому росту;

— Цель 9 — создание стойкой инфраструктуры, содействие всеохватной и устойчивой индустриализации и инновациям;

— Цель 16 — содействие построению миролюбивого и открытого общества в интересах устойчивого развития.

Риск-менеджмент медиабезопасности и взаимодействие компонентов в рамках проекта

По верному утверждению А.С. Агейчева, "законодательство в области Интернета лежит на стыке правового поля и политики, так как напрямую затрагивает интересы общества, права и свободы человека, поэтому нельзя изучать проблемы в области интернет-законодательства в отрыве от политологии и социологии"13. Несомненно, данный факт необходимо учитывать при подготовке юристов для правового обеспечения медиабезопасности организаций. Более того, на наш взгляд, не менее важным является рассмотрение вышеуказанных угроз медиабезопасности с учетом лингвистических закономерностей интернет-коммуникации и коммуникативной природы речевых действий, образующих объективную сторону перечисленных выше правонарушений (преступлений).

Таким образом, подготовка юриста для обеспечения медиабезопасности организации должна подразумевать, наряду с традиционными юридическими дисциплинами, изучение инновационных межотраслевых направлений юридической науки: информационного, диффамационного, цифрового права и др. — в синтезе с дисциплинами речеведческого и синтетического характера: судебным речеведением (судебной лингвистикой), теорией речевой коммуникации, медиалингвистикой, лингвоконфликтологией, психолингвистикой, этносоциолингвистикой, политической лингвистикой и т.д.

Кроме того, важным компонентом образовательной подготовки такого юриста-речеведа является медиаобразование, под которым в ЮНЕСКО понимается обучение теории и практическим умениям для овладения современными средствами массовой коммуникации, рассматриваемыми как часть специфической и автономной области знаний в педагогической теории и практике14.

Юрист-речевед в данной сфере должен обладать креативным, эвристическим экспертным мышлением, уметь анализировать, обобщать, отсеивать, ранжировать и дифференцировать поступающую в медиапотоке информацию, что необходимо для объективного юридико-лингвистического исследования речевых следов диффамационного, фейкингового и экстремистско-террористического дискурсов.

По словам Э. Уилсона, "мы тонем в информации и в то же время изголодались по мудрости. Миром отныне будут управлять "синтезирующие люди, которые сумели сложить воедино нужную информацию в нужное время, критически ее обдумать и сделать мудрый выбор"15.

Базисом для формирования такого экспертного мышления могут служить положения судебного речеведения (частной теории на базе судебной экспертологии), рассматривающего речевые следы в трех взаимообусловленных аспектах:

1) с точки зрения правовых категорий, в которые они вовлечены как corpus delicti;

2) с точки зрения знаковой природы (как результат языковой и коммуникативной деятельности);

3) как источник криминалистически значимой информации (обладающий диагностическими или идентификационно значимыми свойствами, сопряженными с противоправным деянием).

Деятельность юриста-речеведа в сфере медиабезопасности организаций в качестве магистрального направления подразумевает риск-менеджмент медийной безопасности, в рамках которого осуществляется ранжирование медиаволн на следующие три категории (рис. 1):

1) игнорируемые (информационная контратака на такую медиаволну только увеличит ее силу, т.к. привлечет внимание большей аудитории);

2) требующие защиты в правовом поле (речевое действие образует объективную сторону правонарушения): взаимодействие с судебным юристом;

3) требующие информационной контратаки: выстраивание коммуникативной стратегии совместно со специалистами по связям с общественностью и СМИ.

Рис. 1 «Риск-менеджмент медиабезопасности организации (проекта)»

Медиабезопасность можно рассматривать применительно как к организации/государственному органу в целом, так и к отдельным их проектам (программам, портфелям программ) как составным частям их деятельности.

Процесс риск-менеджмента должен сопровождать управляющие решения на всех уровнях менеджмента проектов (программ, портфелей программ), поэтому управление медиарисками необходимо интегрировать в операционную деятельность всего жизненного цикла проекта (набора фаз проекта): начало проекта, организация и подготовка, выполнение работ и окончание проекта.

С точки зрения проектного менеджмента риск-менеджмент медиабезопасности претендует на самостоятельную группу процессов в рамках управления проектом, базирующуюся на следующих областях знаний по управлению проектом: управление коммуникациями проекта, управление рисками проекта, управление заинтересованными сторонами проекта, управление интеграцией проекта, управление ресурсами проекта.

Таким образом, дополненная схема взаимодействия компонентов Руководства PMBOK (Project Management Body of Knowledge — Свод знаний по управлению проектом)16 Института управления проектами (Project Management Institute) в рамках проекта может выглядеть следующим образом (рис. 2):

Рис. 2 «Взаимодействие компонентов в рамках проекта (авторская версия на основе Руководства PMBOK)»

Очевидно, что риск-менеджмент медиабезопасности организации (проекта) носит в высшей степени междисциплинарный характер и требует высокоразвитых коммуникативных управленческих навыков: данный специалист выступает именно в качестве управленца, в рамках управления медиарисками координируя работу представителей структурных подразделений организации.

Риск-менеджмент медиабезопасности опирается на инструментарий, заложенный в саму методологию права устойчивого развития: на системный анализ (синтез метапредметного юридико-лингвистического знания для всестороннего исследования объекта — речевого следа/медиаволны — как системы с межэлементными взаимосвязями) и теорию принятия решений (в том числе коллективное принятие решений совместно со специалистами иных областей в рамках осуществления риск-менеджмента).

Подготовка юриста в сфере обеспечения медиабезопасности организации — это подготовка "универсального бойца", что крайне актуально в сегодняшнем стремительно меняющемся мире, который больше не делится на узких специалистов и работников широкого профиля. "А вот кто ценится все больше, это "универсалы", способные применять глубокие знания в прогрессивно увеличивающемся наборе ситуаций и опытов, получающие новые компетенции, строящие отношения и берущие на себя новые роли. Они способны постоянно адаптироваться, а также постоянно учиться и расти, находить свое место в быстро меняющемся мире"17.

Библиография

1. Агейчев А.С. Законодательство в сфере интернет-коммуникаций: российский и международный опыт // Сравнительная политика. 2016. N 2 (23). С. 73 — 84.

2. Желтухина М.Р. Тропологическая суггестивность массмедиального дискурса: О проблеме речевого воздействия тропов в языке СМИ: монография. М.: Ин-т языкознания РАН; Волгоград: Из-во ВФ МУПК, 2003. 656 с.

3. Мажорина М.В. ESG-принципы в международном бизнесе и "устойчивые контракты" // Актуальные проблемы российского права. 2021. Т. 16. N 12. С. 185 — 198.

4. Руководство к Своду знаний по управлению проектом (Руководство PMBOK). Newtown Square: Институт управления проектами, 2017. 726 с.

5. Сабуров М.А. Медиаволна в современном мире: деструктивизм, институт медиабезопасности и Интернет // Вопросы теории и практики журналистики. 2014. N 3. С. 54 — 73.

6. Семантические исследования в судебной лингвистической экспертизе: методическое пособие / под ред. С.А. Смирновой. М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте России, 2018.

7. Wilson E.O. Consilience: The Unity of Knowledge. New York: Vintage, 1999. 332 p.

8. Fadel Ch., Bialik M., Trilling B. Four-Dimensional Education: The Competencies Learners Need to Succeed. 1st ed. Boston: The Center for Curriculum Redesign, 2015. 192 p.

9. Media Education. Paris: UNESCO, 1984. 406 p.


1Распоряжение Правительства РФ от 06.10.2021 N 2816-р "Об утверждении перечня инициатив социально-экономического развития Российской Федерации до 2030 года" // СПС "КонсультантПлюс".

2Ломпартер Д. Сетевое общество: основные понятия, концепции, развитие. URL: http://fb.ru/article/458506/setevoe-obschestvo-osnovnyie-ponyatiya-kontseptsii-razvitie (дата обращения: 21.02.2022).

3Желтухина М.Р. Тропологическая суггестивность массмедиального дискурса: о проблеме речевого воздействия тропов в языке СМИ: монография. М.: Ин-т языкознания РАН; Волгоград: Из-во ВФ МУПК, 2003. С. 75.

4Сабуров М.А. Медиаволна в современном мире: деструктивизм, институт медиабезопасности и Интернет // Вопросы теории и практики журналистики. 2014. N 3. С. 55.

5Сабуров М.А. Указ. соч. С. 56.

6Сабуров М.А. Указ. соч.

7URL: https://ru.citaty.net/ (дата обращения: 24.02.2022).

8Метонимия (от греч. metonomadzo — "переименовываю") — вид тропа: сближение, сопоставление понятий, основанное на замене прямого названия предмета другим по принципу смежности (содержащее — содержимое, вещь — материал, автор — его произведение и т.п.) (см.: Словарь литературоведческих терминов. 2012. URL: https://slovar.cc/lit/term/2145213.html).

9No Good Deed Goes Unpunished: Growing ESG Litigation Risks. URL: https://www.natlawreview.com/article/no-good-deed-goes-unpunished-growing-esg-litigation-risks (дата обращения: 18.02.2022).

10Мажорина М.В. ESG-принципы в международном бизнесе и "устойчивые контракты" // Актуальные проблемы российского права. 2021. Т. 16. N 12. С. 185 — 198.

11Семантические исследования в судебной лингвистической экспертизе: методическое пособие / под ред. С.А. Смирновой. М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте России, 2018.

12URL: http://www.marketch.ru/marketing_dictionary/marketing_terms_m/media/ (дата обращения: 25.01.2022).

13Агейчев А.С. Законодательство в сфере интернет-коммуникаций: российский и международный опыт // Сравнительная политика. 2016. N 2 (23). С. 82.

14Media Education. Paris: UNESCO, 1984. P. 8.

15Wilson E.O. Consilience: The Unity of Knowledge. New York: Vintage, 1999. P. 294.

16Руководство к Своду знаний по управлению проектом (Руководство PMBOK). Newtown Square: Институт управления проектами, 2017. С. 18.

17Fadel Ch., Bialik M., Trilling B. Four-Dimensional Education: The Competencies Learners Need to Succeed. 1st ed. Boston: The Center for Curriculum Redesign, 2015. P. 2.


Рекомендуется Вам: