ЮрФак: изучение права онлайн

Вопросы реализации гражданином-банкротом прав участника юридического лица

Автор: Поваров Ю.С.

Отечественное законодательство о банкротстве, основу которого составляет Федеральный закон от 26 октября 2002 г. N 127-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)"[1] (далее — Закон), включает многочисленные и разноплановые положения, ограничивающие граждан-должников в совершении юридических действий; особый блок при этом образуют рестрикции, прямо или опосредованно затрагивающие реализацию прав участника юридического лица и различающиеся прежде всего исходя из стадии дела о банкротстве.

В рамках реабилитационной процедуры реструктуризации долгов гражданина законодатель прибегает к двум ключевым инструментам "сдерживания" должника от участия в организациях, обладающих гражданской правосубъектностью.

Во-первых, в ходе данной процедуры с предварительного письменного согласия финансового управляющего (арбитражного управляющего, утвержденного арбитражным судом для участия в деле о банкротстве гражданина) должны совершаться сделки по приобретению, отчуждению или в связи с возможностью отчуждения прямо или косвенно, в том числе ценных бумаг (к примеру, акций) и долей в уставном капитале (абз. 2 п. 5 ст. 213.11 Закона)[2].

Мимоходом заострим внимание на неординарности данной согласительной процедуры, выражающейся в том, что отказ финансового управляющего может быть "преодолен" судебным актом (разногласия по поводу совершения сделок, возникшие между гражданином и финансовым управляющим, могут стать предметом разрешения в арбитражном суде, рассматривающем дело о банкротстве, — см. абз. 5 п. 5 ст. 213.11 Закона).

Во-вторых, с даты введения реструктуризации долгов гражданина ему, помимо сказанного, в принципе (т.е. даже при одобрении со стороны финансового управляющего) запрещается:

а) вносить свое имущество в качестве вклада или паевого взноса в уставный капитал или паевой фонд юридического лица;

б) приобретать доли (акции, паи) в уставных (складочных) капиталах или паевых фондах юридических лиц (абз. 6 п. 5 ст. 213.11 Закона), причем вне зависимости от источника оплаты в случае возмездного приобретения перечисленных объектов.

Главный акцент, как мы видим, законодателем резонно делается на ограничении возможностей по совершению действий, ведущих к возникновению, изменению и (или) прекращению участия в организациях как такового (а не реализации уже имеющихся управленческих правомочий). Впрочем, приведенное довольно детальное нормирование следует подвергнуть критике в содержательно-редакционном плане, поскольку среди прочего:

а) имеет место очевидное смысловое пересечение законодательных предписаний (что, конечно, не может не создавать трудностей в процессе правоприменения), причем в неоправданно большом объеме, в частности:

— многие юридические факты (к примеру, договоры, сопряженные с приобретением доли в уставном капитале) охватываются правилами и о согласии на совершение сделки, и о недопустимости их наступления; полагаем, что в настоящее время обозначенную коллизию необходимо решать в пользу более сильной рестрикции (т.е. запрета на осуществление юридического акта);

— внесение имущества в качестве вклада, как правило, производится для приобретения доли участия в юридическом лице (между тем такое внесение и приобретение обособляются в выстраиваемом законодателем перечне запрещенных действий);

б) наблюдается некоторая путаность при определении юридических лиц, применительно к долям участия в которых действуют ограничения, так:

— если о недопустимости внесения имущества заявляется в отношении организаций, имеющих уставный капитал или паевой фонд, то запрет на приобретение долей участия вводится также и для юридических лиц, в которых формируется складочный капитал (в этом нет логики, ибо правила со всей очевидностью должны быть "зеркальными");

— законодатель "забывает", что в некоторых организациях (частные учреждения, автономные некоммерческие организации и др.) имущественная основа деятельности вовсе не сводится к уставному (складочному) капиталу или паевому фонду; кроме того, вклады могут вноситься в имущество организации не в связи с формированием такого капитала (фонда) (см. ст. 66.1 и п. 2 ст. 67 ГК РФ, ст. 32.2 Федерального закона от 26 декабря 1995 г. N 208-ФЗ "Об акционерных обществах"[3], ст. 27 Федерального закона от 8 февраля 1998 г. N 14-ФЗ "Об обществах с ограниченной ответственностью"[4]). Однако внесение собственного имущества и в названных ситуациях способно представлять угрозу финансовой устойчивости гражданина-должника, а потому должно подлежать специальному "ограничительному" регулированию.

Введение процедуры реализации имущества гражданина, нацеленной на соразмерное удовлетворение требований кредиторов, естественно, приводит лишь к ужесточению правил совершения сделок должником: в частности, все (включая распорядительные) права в отношении имущества, составляющего конкурсную массу, осуществляются от имени гражданина только финансовым управляющим (с учетом чего регистрация перехода или обременения прав на имущество, к примеру, на бездокументарные ценные бумаги, включая акции, производится исключительно на основании заявления финансового управляющего) (см. п. п. 5, 7 ст. 213.25 Закона).

Более того, рассматриваемая процедура банкротства предполагает кардинальное сужение возможностей гражданина, признанного банкротом, в управлении юридическими лицами, ибо в ходе реализации имущества гражданина права участника юридического лица, принадлежащие гражданину, от имени последнего осуществляет финансовый управляющий (абз. 4 п. 6 ст. 213.25 Закона). Тем самым данная законодательная модель "конструктивно" покоится на двух базовых положениях:

1) имеется в виду не утрата (или переход) статуса участника юридического лица, а реализация по-прежнему принадлежащих гражданину, признанному банкротом, прав участника иным субъектом — финансовым управляющим;

2) указанные права осуществляются финансовым управляющим не от собственного имени, а от имени гражданина. Следовательно, речь, по сути, идет об особой вариации возникновения отношений законного представительства (п. 1 ст. 182 ГК РФ), правда, статус управляющего как законного представителя физического лица — должника отличается значительным своеобразием, ибо арбитражному управляющему рационально вменяется преследование интересов не только должника, но и кредиторов, и общества (см. п. 4 ст. 20.3 Закона).

Обсуждаемые законоположения рассчитаны на обширную область приложения, так как:

а) они затрагивают осуществление прав участника любого юридического лица — безотносительно к его видовой принадлежности, организационно-правовой форме, сфере деятельности и пр. (но решающее прикладное значение, разумеется, они имеют для корпоративных коммерческих организаций);

б) не закрепляются какие-либо изъятия относительно вида (характера) реализуемых финансовым управляющим прав участника, т.е. правила сориентированы на ситуации осуществления всех прав участника (что, наверное, с позиции сбалансированного обеспечения интересов гражданина-должника и его кредиторов небезупречно).

Особого упоминания (по-видимому, во избежание каких-либо "обходных" толкований) заслужило "корневое" управленческое правомочие — право голоса на общем собрании участников. При этом ограничений в отношении вопросов, по которым финансовый управляющий может голосовать, законом не установлено. Поэтому, помимо прочего, не является основанием для отстранения финансового управляющего его голосование по вопросу досрочного прекращения полномочий генерального директора организации и избрания нового единоличного исполнительного органа (см. Постановление ФАС Северо-Западного округа от 29 сентября 2017 г. по делу N А56-1350/2016)[5].

Представляя гражданина как участника юридического лица, финансовый управляющий может реализовывать и иные права, в частности информационные. Так, он вправе обратиться с запросом о предоставлении необходимой информации о деятельности юридического лица (см. Постановление Восьмого арбитражного апелляционного суда от 16 января 2018 г. по делу N А70-10273/2017).

Вместе с тем выявленная "универсальность" отстранения гражданина, признанного банкротом, от участия в управлении юридическими лицами кажется не совсем адекватной и справедливой. Думается, что:

— признание компетентности финансового управляющего осуществлять абсолютно любые права участника (в том числе направленные на отчуждение доли участия) создает почву для возможных злоупотреблений (а общей установки относительно необходимости соблюдения финансовым управляющим принципов добросовестности и разумности для избежания этого негативного сценария, пожалуй, недостаточно);

— оправданным было бы прямое наделение гражданина правом участия в высшем органе управления с правом совещательного голоса, а равно сохранение за ним возможности самостоятельной реализации некоторых корпоративных правомочий, прежде всего на доступ к информации о деятельности юридического лица.

Известные сложности на практике вызывает вопрос о последствиях нарушения изучаемых предписаний. Представляется, что личное участие гражданина (а не финансового управляющего) в общем собрании может, в частности, служить поводом для признания недействительными принятых на нем решений (по мотиву участия неуполномоченного лица и, как следствие, отсутствия необходимого кворума). Однако безальтернативность и безусловность такого варианта развития событий встречают "сопротивление" (и, считаем, небеспочвенно) в судебной практике: так, отказывая в удовлетворении заявления финансового управляющего к налоговой инспекции с требованием об аннулировании внесенных в ЕГРЮЛ изменений по поводу лица, имеющего право действовать без доверенности (в силу принятия соответствующего решения на общем собрании, в котором принял участие должник, а не управляющий), суд, помимо прочего, сослался на неуказание заявителем, "каким образом переизбрание руководителя… препятствовало в осуществлении полномочий финансового управляющего…", "каким образом за счет удовлетворения заявленных требований восстановятся права должника и кредиторов, и чем они нарушены" (Постановление Восемнадцатого арбитражного апелляционного суда от 3 октября 2017 г. по делу N А07-3082/2017).

Наконец, и после прекращения дела о банкротстве существуют весьма серьезные ограничения для гражданина, признанного банкротом, в сфере его участия в выработке "политики" юридических лиц (при условии, что в отношении гражданина применялась процедура реализации имущества). В соответствии с п. 3 ст. 213.30 и п. 4 ст. 216 Закона гражданин не вправе, во-первых, занимать должности в органах управления[6] юридического лица (и единоличных, и коллегиальных) и, во-вторых, иным образом участвовать в управлении юридическим лицом. Действие приведенных запретов ограничено во времени:

— по общему правилу, они имеют силу в течение трех лет, исчисляемых с даты завершения процедуры реализации имущества или прекращения производства по делу в ходе такой процедуры;

— применительно к органам управления страховой организации, негосударственного пенсионного фонда, управляющей компании инвестиционного фонда, паевого инвестиционного фонда и негосударственного фонда, а равно микрофинансовой компании — в течение пяти лет;

— при банкротстве индивидуального предпринимателя (не считая нижеследующего случая) — также в течение пяти лет;

— касаемо управленческих органов кредитных организаций — вообще в течение десяти лет.

Общий посыл исследуемых норм в целом вполне объясним: "…если человек не может разобраться со своей жизнью и своими долгами… — небезосновательно пишет С.А. Слесарев, — то как ему можно доверять управление юридическим лицом…", при этом "…закон идет по принципу "не буди лихо", прослеживая связь между лично-деловыми качествами гражданина и его банкротством" [3, с. 59 — 60][7].

Вместе с тем стоит констатировать явно недостаточную формально-юридическую проработку законоположений[8]. Так, очевидные интерпретационные затруднения имеет общее (и довольно расплывчатое) указание по поводу недопустимости участия любым образом в управлении юридическим лицом в первую очередь в ракурсе оценки правомерности участия гражданина, признанного банкротом, в работе высшего органа корпорации — общего собрания участников. Многие ученые сомневаются (и не без оснований) в обоснованности отрицания данного правомочия: "…надо полагать, — утверждают В.Ф. Попондопуло и Е.В. Слепченко, — законодатель не имел в виду запрет на участие гражданина в общих собраниях корпоративных организаций" [1]; к аналогичным выводам приходит Ю.С. Харитонова, указывающая, что «…возможно, законодатель не имел в виду распространение… ограничения на участие граждан-банкротов в деятельности общих собраний…», «…разумно было бы распространить запрет занимать должности… только в исполнительных органах» [4]; на взгляд Ю.Д. Жуковой, «…следует все-таки толковать исследуемую норму как не распространяющую свое действие на такую форму участия… как голосование на общем собрании», ибо иначе «…речь пойдет о серьезных нововведениях в плане ограничения права физического лица реализовать свое право на участие в корпоративных организациях» [2].

Соглашаясь с уязвимостью тезиса о целесообразности абсолютного запрета на участие в управлении организациями (тем более что возможность обладания долями участия законодателем совершенно не отвергается), заметим, что многочисленные положения действующего общегражданского и специального (корпоративного) законодательства (см., в частности, п. 1 ст. 65.2, ст. 65.3, ст. 67.1 ГК РФ, ст. ст. 8, 32, 33 Федерального закона от 8 февраля 1998 г. N 14-ФЗ "Об обществах с ограниченной ответственностью") все же не дают повода для заключения о нераспространении изучаемого запрета на случаи участия в общем собрании.

В этом контексте особую актуальность приобретают обойденные вниманием законодателя вопросы об учете (либо неучете) соответствующих голосов при определении кворума на собрании и механизмах обеспечения интересов гражданина, признанного банкротом, в аспекте сохранения (хотя бы на будущее) реальной корпоративной власти. Думается, что исключение голосов в процессе установления правомочности собрания означало бы несоразмерное и несправедливое "наказание" гражданина, признанного банкротом (близкое, по сути, к конфискационным последствиям).

Поэтому значимым (особенно при принадлежности должнику доли участия большой величины) оказывается момент определения фигуры лица, способного "заменить" на собрании гражданина, признанного банкротом, и юридических оснований такой "замены". Отрадно, что в судебной практике уже появляются разъяснения на данный счет. Так, Седьмой арбитражный апелляционный суд пришел к заключению, что "…законодатель, предусмотрев ограничения для гражданина-банкрота, являющегося участником общества… дает такому участнику альтернативный способ реализации прав… а именно… возможность участвовать в деятельности общества через доверительного управляющего…" (Постановления от 5 июня 2017 г. по делу N А45-24666/2016, от 15 июня 2017 г. по делу N А45-24665/2016 и от 20 июня 2017 г. по делу N А45-24664/2016). Между тем бесспорной видится потребность в непосредственной регламентации затронутой проблематики в законе.

Библиографический список

1. Попондопуло В.Ф., Слепченко Е.В. Банкротство граждан: материально-правовые и процессуальные аспекты // Законы России: опыт, анализ, практика. 2015. N 9. С. 3 — 10.

2. Правовое регулирование несостоятельности в России и Франции: Сб. статей / НИУ ВШЭ и университет Ниццы — Софии Антиполис. М.: Юстицинформ, 2016. С. 140.

3. Слесарев С. Карающий меч закона, или Забыть о долгах?.. // Трудовое право. 2015. N 12. С. 55 — 63.

4. Харитонова Ю.С. Ограничение правоспособности гражданина, признанного банкротом // Законы России: опыт, анализ, практика. 2015. N 9. С. 24 — 29.

 


[1] СЗ РФ. 2002. N 43. Ст. 4190 (с послед. изм. и доп.).

[2] Предварительное "санкционирование" со стороны финансового управляющего требуется и при совершении целого ряда иных юридических актов (которые, кстати, "объектно" могут быть приурочены и к долям участия в юридических лицах) — по передаче имущества гражданина в залог, по учреждению доверительного управления имуществом гражданина и пр. (см. абз. 1 — 4 п. 5 ст. 213.11 Закона).

[3] СЗ РФ. 1996. N 1. Ст. 1 (с послед. изм. и доп.).

[4] СЗ РФ. 1998. N 7. Ст. 785 (с послед. изм. и доп.).

[5] Здесь и далее примеры из судебной практики приводятся из СПС "КонсультантПлюс".

[6] При этом актуальным является вопрос о правомерности квалификации в качестве собственно органов управления структурных подразделений, призванных осуществлять контроль за финансово-хозяйственной деятельностью (ревизионная комиссия и т.п.). Учитывая нередко проводимое в науке (причем с опорой на законодательство: см., к примеру, ст. 67.1 ГК РФ) разграничение управленческих и контрольных "звеньев", данный аспект нуждается в эксплицитном нормировании.

[7] Любопытно, что, например, в Японии, со слов указанного автора, запрет на занятие определенных должностей вообще распространяется пожизненно (т.е. "…российский законодатель пошел по более мягкому пути…").

[8] По этой в том числе причине на практике возникает немало неясных моментов. Например, дискуссионным является вопрос о действительности доверенности, выданной от имени организации лицом, которому запрещено занимать соответствующие должности. Нам импонирует подход, в соответствии с которым нарушение обозначенного запрета само по себе не должно приводить к инвалидации уполномочия (такое толкование, заметим, можно встретить в судебной практике: см., в частности, Постановление Одиннадцатого арбитражного апелляционного суда от 5 декабря 2017 г. по делу N А55-22384/2017).


Рекомендуется Вам: