Судебная защита интеллектуальных прав в цифровую эпоху

Автор: Сидоренко А.И.

Интеллектуальные права и цифровизация. Изменения в составе (субъектах, объекте или содержании) правоотношения часто влекут ущемление чьих-либо интересов. Динамизм общественных отношений в области создания и использования результатов интеллектуальной деятельности и средств индивидуализации требует пересматривать устоявшиеся подходы в области их правового регулирования, развивать существующие правовые доктрины. В силу ст. 44 Конституции РФ интеллектуальная собственность охраняется законом, что означает не просто потребность в создании соответствующего правового механизма, но и его эффективность. Конституционный Суд РФ неоднократно отмечал: "Федеральный законодатель призван исходить из необходимости соблюдения баланса конституционно значимых для сферы рыночных отношений ценностей — экономической безопасности, свободы предпринимательства, охраны прав потребителей и деловой репутации производителей товаров (работ, услуг) путем предоставления участникам гражданского оборота эффективной государственной, в том числе судебной, защиты нарушенных прав и свобод, обеспечивая тем самым определенность и устойчивость вводимого им правового регулирования и способствуя развитию экономики. В свою очередь правоприменители, прежде всего суды, обязаны применять положения законодательства об интеллектуальной собственности не только исходя из их системной связи с основными положениями гражданского законодательства, но и в контексте общеправовых принципов равенства и справедливости, а также принимая во внимание вытекающие из этих принципов требования соразмерности (пропорциональности) и соблюдения баланса конкурирующих прав и законных интересов — частных и публичных"[1].

Во многом цель правовой охраны исключительных прав заключается в стимулировании литературного, художественного, научного, технического и других видов творчества. Новаторская деятельность поощряется в общественных интересах.

К.П. Победоносцев писал: "…право собственности есть власть в порядке, установленном гражданскими законами, исключительно от лица постороннего владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом вечно и потомственно, доколе хозяин не передаст сей власти другому. И по этому определению право собственности является совершеннейшим и полнейшим из всех прав — правом исключительного и полного господства"[2]. Полноту автор полагал положительной стороной права собственности, а исключительность — отрицательной. Об исключительности он писал: "…имеющий право может запретить всякому постороннему лицу всякие действия относительно вещи"[3]. Как видится, запросом ближайшего будущего будет пересмотр объема запретов, гарантируемых обладателям исключительных прав на результаты интеллектуальной деятельности и средства индивидуализации.

Сдвиги в области субъектного состава правоотношения могут быть продемонстрированы на известном примере из практики Верховного суда США. В решении по делу "Impression Products v. Lexmark International" от 30 мая 2017 г. Суд установил возможность повторного использования картриджей принтера путем заполнения его чернилами как для целей личного потребления, так и для целей последующей продажи.

Общее содержание прав патентообладателя в США определяется запретом на федеральном уровне для третьих лиц изготовления, использования, предложения о продаже, продажи изобретения на территории США или его импортирования на территорию США[4]. Производитель принтеров Lexmark полагал нарушением патентного права действия Impression Products, связанные: 1) с повторной заправкой картриджей на территории США, принадлежащих Lexmark; 2) импортированием картриджей в США, которые были экспортированы ранее Lexmark.

По мнению Impression Products, продажа принтеров, в состав которых входили указанные картриджи, означала исчерпание исключительного права Lexmark на материальный объект — картридж.

Формально-юридический подход позволяет сделать вывод о правоте Lexmark, что и было сделано по существу совпадающих мнений районного и апелляционного судов США. Верховный суд США решил иначе. В качестве аргумента он привел две известные доктрины: 1) запрет отчуждения (restraint on alienation). В силу этой доктрины собственник вещи не должен связывать руки будущим поколениям; 2) исчерпание (exhaustion). Когда патентообладатель решает продать физический объект, на техническое решение в отношении которого у него имеется патент, на него перестает распространяться соответствующая монополия, гарантируемая государством на время действия патента, но возникает право индивидуальной собственности покупателя вместе с правами и обязанностями, соответствующими такому измененному статусу. При этом ни контракт, ни лицензионное соглашение не могут ограничивать указанное исчерпание[5]. Последняя оговорка об императивности исчерпания обеспечила отказ в удовлетворении требований Lexmark.

Однако если отвлечься от примера с материальным объектом и обратиться к цифровому объекту, то ситуация представляется иной. Изготовить картридж, аналогичный картриджу Lexmark, незатруднительно, но такое копирование будет прямым нарушением прав патентообладателя. Аналогично покупка цифрового объекта, например музыкального альбома, не дает права его копирования и передачи третьим лицам. С другой стороны, почему покупка музыкального альбома не дает права распорядиться им, как в ситуации с объектом материального мира: передать в собственность третьему лицу так, чтобы у изначального собственника такой объект не сохранился? Иными словами, передать безвозвратно за плату[6]. Если это звучит недостаточно противоречиво, то как быть библиотекам, число посетителей которых сегодня стремится к нулю, с возможностью предоставления в пользование цифровых копий книг? Требуется ли приобретать у издательства такое число цифровых копий, которое соответствует числу возможного предоставления их в пользование?

Негативный опыт открытия рынка вторичной продажи музыкальных альбомов в цифровом формате имел место также в США со стороны компании ReDigi. По иску Capitol Records, музыкального лейбла, заявившего, что перепродажа цифровых копий является нарушением исключительных прав, Окружной суд Нью-Йорка предписал прекратить такую деятельность[7]. Однако такие компании, как Amazon и Apple, ведут разработки в области вторичной продажи на цифровом рынке с учетом того, что закон в этой области может эволюционировать[8].

В российской правоприменительной практике сложился следующий подход: "Принцип исчерпания права, предусматривающий возможность участия в гражданском обороте именно экземпляра произведения, правомерно введенного в этот оборот, без дальнейшего согласия правообладателя, не наделяет участников гражданского оборота правом по своему усмотрению использовать сам результат интеллектуальной деятельности (а не его экземпляр на материальном носителе) без выплаты вознаграждения правообладателю. Сеть Интернет не является местом, открытым для свободного посещения, по смыслу ст. 1276 ГК РФ"[9].

Таким образом, несмотря на наличие экономической целесообразности и технической возможности, обеспечиваемой техническими средствами защиты информации, вторичная продажа цифровых копий результатов интеллектуальной деятельности сегодня в России невозможна. Если не рассматривать в этой связи музыкальные произведения и видеоконтент, в отношении которых наиболее популярна продажа права доступа на определенный период, указанный рынок мог бы быть обеспечен повторной продажей программ и приложений с обязательным удалением исходного экземпляра с компьютера или смартфона продавца. Экономические потери от такой продажи могли бы быть компенсированы комиссией обладателя исключительных прав.

Отметим, что в юридической литературе исследователями данного вопроса высказываются предложения по реформированию системы охраны интеллектуальных прав в целом.

В.Л. Энтин, рассматривая соответствующее регулирование в Европейском союзе, указал: "Многие естественные законы претерпевают изменения в зависимости от среды, в которой они действуют. Даже физическое время и пространство меняют свои характеристики в зависимости от свойств процессов, где они остаются релевантными. В виртуальное пространство, мультимедийные устройства сложно, а во многих случаях и некорректно механически переносить трафареты и алгоритмы действий по защите прав на объекты интеллектуальной собственности, которые были созданы с ориентацией на аналоговые способы использования и обеспечения доступа к произведениям"[10].

Е.А. Войниканис отметила: "Стратегической задачей правовой политики становится формирование законодательных условий, обеспечивающих, с одной стороны, взаимовыгодное взаимодействие и партнерство между провайдерами "доступа" и провайдерами "контента", а с другой стороны, достижение социально и экономически значимых целей, таких как конкуренция, инвестиции в инфраструктуру и инновационные разработки, расширение доступа к знаниям и данным как необходимая мера для развития человеческого капитала"[11].

Можно утверждать, что в науке высказываются предложения по перераспределению интеллектуальных прав между теми субъектами, которые смогут обеспечить их эффективную защиту необходимыми техническими средствами и доводить до всеобщего сведения результаты интеллектуальной деятельности способом, наиболее выгодным авторам (изобретателям) и пользователям произведенного ими контента.

Существуют и менее радикальные предложения по гармоничному встраиванию новых элементов правового регулирования в сложившиеся модели[12]. При этом избрание такого подхода, как видится, накладывает на правоприменительные органы большую ответственность за принятие сбалансированных решений. Судебная практика может пойти по пути восприятия отдельных судебных доктрин, разработанных за рубежом, основанных на толковании тех принципов права, которые являются универсальными для глобального рынка интеллектуальной собственности.

При этом, по справедливому замечанию Л.А. Новоселовой на заседании Научно-консультативного совета при Суде по интеллектуальным правам (далее — НКС СИП), необходимо проявлять сдержанность при применении аналогии, удостоверившись, что применяемая норма не противоречит существу правоотношений, к которым ее планируется применить[13]. В свою очередь В.О. Калятин отметил, что для применения аналогии закона следует установить не внешнее сходство между двумя группами правоотношений, а существенное[14].

Помимо материально-правового аспекта правового регулирования существует также процессуальный. Административные и судебные процедуры приобретения и защиты исключительных прав демонстрируют наличие запроса в области упрощения доступа к регистрационным услугам, с одной стороны, и в новых средствах доказывания — с другой. Цифровизация объектов исключительных прав означает необходимость в рассмотрении вопроса о судебной оценке судом цифровых доказательств, особенно выявлении цифровых следов правонарушителя.

Потребность в осмыслении целесообразности существующих моделей правового регулирования в области интеллектуальных прав усиливается. Ответы на многие вопросы могут быть восприняты из судебной практики. На сегодняшний день в России применяются подходы, которые получили свое развитие именно благодаря развитию тех или иных законодательных положений судами. Высока в этом процессе роль специалистов, заключения которых могут быть восприняты судами в дальнейшем при осуществлении правосудия.

Актуальные вопросы судебной практики в сфере интеллектуальных прав.

Роль администратора домена как информационного посредника. Классическое регулирование гражданско-правовой ответственности предполагает установление объективных и субъективных признаков правонарушения. Определяются объект, деяние, причинно-следственная связь между действиями и негативными последствиями, а также вина субъекта правонарушения. При подаче иска следует определить надлежащего ответчика, что хотя и не снимает бремени доказывания отсутствия вины с такого ответчика, но и не делает целесообразным установление презумпции виновности конкретного субъекта ввиду его общепринятой роли в правоотношении.

В связи с этим СИП справедливо был выработан деятельностный подход к квалификации действий лица, подпадающих под выполнение функций информационного посредника[15]. В Постановлении по делу N А56-81870/2018 СИП оценил доводы о рассмотрении дела в отсутствие в составе лиц, участвующих в деле, администратора домена, на котором размещен сайт, содержащий сведения, нарушающие исключительные права заявителя. СИП указал: "Как правило, в доведении информации до всеобщего сведения в сети Интернет задействованы следующие лица: 1) администратор домена; 2) владелец сайта; 3) провайдер хостинга; 4) регистратор доменов; 5) лицо, размещающее ссылки/оператор поисковой системы. Решение вопросов об отнесении данных лиц к категории информационных посредников, о привлечении их к ответственности и предъявлении к ним требований о пресечении нарушения зависит от характера осуществляемой ими деятельности… От характера осуществляемой лицом деятельности зависит также решение вопроса о наличии у него возможности пресечения нарушения, соответственно, допустимости предъявления к нему этого требования"[16]. В связи с этим СИП было решено, что при отсутствии доказательств совершения тем или иным лицом действий, направленных на нарушение исключительных прав, его привлечение в качестве третьего лица не требуется. При этом на практике презюмируется, что владельцем сайта является администратор доменного имени[17]. Более того, в Постановлении Президиума СИП от 28 марта 2014 г. N СП-21/4 указано: администратор доменного имени не может снять с себя ответственность за нарушение исключительного права на товарный знак и/или переложить ее на другое лицо посредством заключения какого-либо договора, в частности так называемого договора об аренде доменного имени. В принимаемых ранее судебных актах также указывалось, что ответственность за содержание информации на сайте в сети Интернет несет администратор как лицо, создающее технические условия для его посещения[18].

Таким образом, можно утверждать, что роль администратора домена судами оценивается сегодня иначе, нежели в 2014 г. При этом в основу принимаемых решений берутся правила регистрации соответствующих доменных имен, в частности правила регистрации в домене .RU. В случае если спор ведется о нарушении избранием доменного имени исключительных прав на товарный знак, ответственным является администратор. Однако администратор не отвечает за информацию, содержащуюся на сайте, на который он адресует запросы в рамках своего домена. Надлежащим ответчиком по таким делам является владелец сайта. Администратор может быть привлечен к ответственности, если в его действиях имеются признаки соучастия (неисполнение судебного акта о прекращении нарушения исключительных прав, получения вознаграждения и т.д.)[19].

Программа как совокупность дистрибутива и базы данных. В Постановлении Пятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 8 июня 2009 г. по делу N А53-15817/2008-С2-32 отмечено, что привлеченным к участию в деле специалистом при исследовании системных блоков были выявлены дистрибутивы программного обеспечения. Специалист указал: "Под дистрибутивом (программой для ЭВМ для первоначальной установки программного обеспечения) понимается форма распространения программного обеспечения, которая обычно содержит программы для инициализации системы, программу-установщик и набор специальных файлов, в совокупности образующих систему (ядро) программы". В дальнейшем данная формулировка использовалась во многих судебных актах, в том числе принятых Судом по интеллектуальным правам. Так, СИП в Постановлении от 16 октября 2018 г. по делу N А53-27792/2017, воспроизведя приведенную формулировку, отметил: "Вместе с тем в случае если на жестком диске содержится и работоспособная запись программы для ЭВМ, и дистрибутив программы с названием этой же программы, для установления факта нарушения исключительного права, обусловленного наличием такого дистрибутива, подлежит установлению факт различия между исходными кодами установленной программы и дистрибутива, поскольку, как правило, установленная программа и ее дистрибутив являются одной и той же компьютерной программой, так как в их основе лежит одинаковый исходный код".

Таким образом, СИП разъяснил, что использование программы для ЭВМ, содержащей базу данных, образует, во-первых, нарушение исключительного права на дистрибутив, благодаря которому устанавливается оболочка программы, а во-вторых, право на саму базу данных. При этом для установления факта использования самой программы необходимо соотнести исходный код дистрибутива и базы данных[20].

База данных как побочный продукт. Д. Джордан верно отметил: "Люди зачастую не знают, чего хотят, когда им показывают ряд готовых вариантов на выбор. Фокус группы и другие технологии исследования рынка не срабатывают для оценки "сверхновых" продуктов"[21]. Также, как указал Дж. Балкин, нередко способ использования новой технологии определяется уже после ее внедрения в эксплуатацию[22].

Среди наиболее важных проблем, которые могут возникнуть при определении порядка правового регулирования интеллектуальных прав, можно выделить появление новых незапланированных способов использования технологий, в частности так называемых побочных продуктов предпринимательской деятельности. В одном из самых известных российских дел в области Big Data по иску ООО "ВКонтакте" (истец) к резиденту Сколково ООО "ДАБЛ" (ответчик 1) и АО "Национальное бюро кредитных историй" (ответчик 2) по делу об использовании сведений, размещенных истцом в открытом доступе, ответчик 1 ссылался, помимо прочего, на то, что информация о пользователях, содержащаяся на сайте истца, является побочным продуктом "spin off", в связи с чем его эксплуатация не нарушает интеллектуальных прав истца как автора базы данных. Истец, по мнению ответчика 1, несет затраты на поддержание не самой базы данных пользователей социальной сети, а иных ее функций, предусмотренных соглашением о ее использовании[23]. СИП с данным доводом не согласился, отметив, что при исследовании вопроса о наличии исключительного права на базу данных требуется установить не факт существенности затрат на ее поддержание, а факт инвестирования непосредственных затрат на ее использование.

Таким образом, применение доктрины побочного продукта как таковой не исключено судебной практикой, но существенно ограничено в силу законодательного запрета (ст. 1334 ГК РФ). Преодоление сложившегося подхода возможно только в связи с изменением правового регулирования[24].

Соотнесение одновременной публикации в государстве — участнике Римской конвенции и доведения до всеобщего сведения в сети Интернет. В силу п. 2 ст. 5 Международной конвенции об охране прав исполнителей, изготовителей фонограмм и вещательных организаций 1961 г. (Римская конвенция), если фонограмма была впервые опубликована в государстве, не являющемся участником настоящей Конвенции, но в течение 30 дней со дня ее первой публикации она была также опубликована в Договаривающемся государстве (одновременная публикация), она считается впервые опубликованной в Договаривающемся государстве. Пятнадцатый арбитражный апелляционный суд в Постановлении от 4 мая 2015 г. N 15АП-14822/2014 на этом основании полагал, что действие названной Конвенции распространяется на государства, в которых фонограмма стала доступна в сети Интернет, независимо от того, в каком государстве она была опубликована. СИП, отменяя названное Постановление, отметил, что такой подход противоречит "одновременной публикации" в понимании, придаваемом данному понятию в п. 2 ст. 5 Римской конвенции, так как опубликование в сети Интернет фонограммы не означает ее опубликования во всех государствах, в которых появляется к ней доступ через Интернет.

Э.П. Гаврилов отметил, что невозможно отнести киберпространство к территории какой-либо страны, и указал на необходимость международного соглашения, определяющего территориальную принадлежность киберпространства[25]. Приведенный пример подтверждает актуальность данного предложения, поскольку его реализация повысит уровень правовой охраны результатов интеллектуальной деятельности до необходимого для современных условий уровня.

Электронная переписка. Процессуальное законодательство относит документы, полученные с использованием сети Интернет, к письменным доказательствам (ч. 3 ст. 75 АПК РФ, ч. 1 ст. 71 ГПК РФ, ч. 1 ст. 70 КАС РФ). Подобное решение обусловлено отсутствием у них отличительных характеристик в понимании теории доказательств[26]. Суды же нередко отказывают в признании электронной переписки в качестве доказательств по делу, ссылаясь на то обстоятельство, что сторона возражает против признания ее таковым, а лицо, ее представившее, не может доказать факт направления уведомлений именно данным лицом[27]. Одним из признаков ведения переписки неуполномоченным лицом является отсутствие привязки почтового ящика к доменному имени организации[28].

Постановлением Президиума СИП от 14 сентября 2017 г. N СП-23/24 утверждена информационная справка, подготовленная по результатам обобщения судебной практики Суда по интеллектуальным правам в качестве суда первой и кассационной инстанций с учетом практики Верховного Суда РФ по некоторым вопросам, возникающим при оценке доказательств, содержащих информацию, размещенную в сети Интернет. Из содержания данной справки следует, что представляемые в материалы дела скриншоты страниц, содержащихся в сети Интернет, являются надлежащими доказательствами, если они содержат дату изготовления скриншота, сетевой адрес, а также заверены подписью представителя. Указанные документы могут быть заверены нотариально. Факт нахождения сведений на сайте в сети Интернет может быть установлен судом в ходе рассмотрения вопроса об обеспечении доказательств либо в ходе судебного разбирательства путем проведения исследования доказательств на месте и занесения соответствующих сведений в протокол судебного заседания. На практике встречаются случаи, когда суды, исследовав доказательства по своей инициативе, размещают скриншоты непосредственно в судебных актах, например в определении об удовлетворении ходатайства об обеспечении иска[29].

В силу ч. 5 ст. 69 АПК РФ обстоятельства, подтвержденные нотариусом при совершении нотариального действия, не требуют доказывания, если подлинность нотариально оформленного документа не опровергнута в порядке, установленном ст. 161 данного Кодекса, или если нотариальный акт не был отменен в порядке, установленном гражданским процессуальным законодательством для рассмотрения заявлений о совершенных нотариальных действиях или об отказе в их совершении.

Проблема доказывания даты осуществления видеозаписи нотариусом, на основе которой было совершено нотариальное действие по выдаче свидетельства, возникла в деле N А40-243497/16. Так, в период с 6 по 11 сентября 2016 г. проводился Международный военно-технический форум "Армия-2016". 8 сентября 2016 г. нотариусом, по его заявлению, была произведена на смартфон видеозапись трансляции ролика, исключительными правами на который обладает истец по делу. 9 сентября 2016 г. нотариус выдал истцу нотариальное свидетельство, доказывающее факт нарушения исключительных прав истца путем доведения видеоролика до всеобщего сведения. СИП, рассматривая кассационную жалобу, установил, что в обжалуемом судебном акте указано на факты выдачи нотариального свидетельства 9 сентября 2016 г., проведения форума, на котором осуществлялась трансляция, в период с 6 сентября 2016 г. по 11 сентября 2016 г., присутствия нотариуса на форуме 8 сентября 2016 г., а также на дату записи на смартфон нотариусом 13 сентября 2016 г., т.е. после окончания форума. В запрошенных дополнительных пояснениях помощника нотариуса отмечено, что дата создания видеофайла 13 сентября 2016 г. возникла в связи с технической ошибкой. Однако доказать факт съемки в иную дату сторона, представившая такую видеозапись, не смогла.

Дополнительно судами было отмечено, что нотариусом в свидетельстве не указаны признаки, идентифицирующие смартфон, на который производилась запись, а также сведения, идентифицирующие ответчика: ИНН, юридический адрес, дата и место государственной регистрации, номер регистрационного свидетельства, адрес фактического места нахождения. Следовательно, ненадлежащим доказательством выданное свидетельство является по той причине, что не позволяет достоверно установить не сам факт трансляции, но надлежащего ответчика по делу, поскольку не устанавливает ни дату записи, соответствующую датам проведения форума, ни лицо, производившее трансляцию[30].

Рассмотренные примеры из практики судов, связанных со спорами в сфере интеллектуальных прав, позволяют сделать вывод, что формально-определенный характер сегодня имеет оценка информации, представленной на страницах сайтов в сети Интернет. Однако иные электронные доказательства такого подробного освещения не получили. В литературе отмечается: "На сегодняшний день может быть практически все: документы, сообщения, переписка, протоколы судебных и административных органов, технические носители информации, флэшки, интернет-сервисы, вебсайты, архивы, счета, аудио- и видеозаписи, метаданные[31], лог-файлы сервера провайдера, электронные платформы для совершения сделок и проч."[32]. Например, лог-файлы серверов используются в качестве доказательств судами общей юрисдикции по трудовым спорам[33] и при расследовании уголовных дел[34].

Выводы. Рассмотренные проблемы правового регулирования интеллектуальных прав, которые обозначены в зарубежной практике, а также тенденции российской судебной практики урегулирования споров в сфере интеллектуальных прав демонстрируют, что на сегодняшний день российское законодательство нуждается в системной модернизации для обеспечения соответствия правовой охраны обладателей интеллектуальных прав общественным запросам, новым возможным бизнес-моделям. На пути к продуманной концепции обновленного регулирования интеллектуальных прав на суды ложится бремя принятия решений, обеспечивающих необходимую охрану результатов интеллектуальной деятельности и поощрение инноваций, появление новых товаров, работ и услуг. Необходим постоянный анализ российской и зарубежной правоприменительной практики по делам, связанным с использованием новых разработок в области распоряжения объектами интеллектуальных прав. Поощрение творческой, научной и изобретательской деятельности носит финансовый характер, что не противоречит идее распространения результатов интеллектуальной деятельности в отношении наибольшего круга лиц при сохранении требуемого уровня дохода авторов.

Актуальным является вопрос использования доказательств в электронной форме в делах о защите интеллектуальных прав. По причине ухода от внедрения в российское процессуальное законодательство цифровых доказательств как отдельной разновидности (очевидно, в связи с отсутствием у таковых особенной доказательственной силы, отличающей их от письменных доказательств) необходимо обобщение практики использования судами доказательств, оригиналы которых представлены в электронной форме, в том числе в сети Интернет, на предмет допустимости и достоверности. Такие доказательства, как метаданные (подтверждающие факт совершения действий определенным лицом, а также даты создания и изменения файлов), лог-файлы (доказывающие время и продолжительность доступа к серверу) и т.д., использование которых является сегодня неотъемлемой частью правоприменительного процесса, нуждаются в дополнительных экспертных оценках, результаты которых позволят определить их доказательственное значение.

Библиографический список

1. Balkin J. The Path of Robotics Law // California Law Review Circuit. 2015. Vol. 6.
2. Folding shelves. E-books mean a plot twist for public libraries and publishers. URL: https://www.economist.com/international/2013/03/23/folding-shelves.
3. The music man. A New York court rules that the "first sale doctrine" does not apply to digital media. URL: https://www.economist.com/schumpeter/2013/04/02/the-music-man?zid=317&ah=8a47fc455a44945580198768fad0fa41.
4. Войниканис Е.А. Парадигмальный подход к исследованию интеллектуальных прав: Дис. … д-ра юрид. наук. М., 2017.
5. Гаврилов Э.П. Право интеллектуальной собственности Российской Федерации: законодательство и доктрина // Патенты и лицензии. 2018. N 8.
6. Голубцов В.Г. Электронные доказательства в контексте электронного правосудия // Вестник гражданского процесса. 2019. N 1.
7. Джордан Д. Роботы. М., 2017.
8. Драпезо Р.Г., Шелестюков В.Н. Особенности использования результатов оперативно-разыскного мероприятия "получение компьютерной информации" // Российский следователь. 2018. N 9.
9. Зайцева Л.В., Сухова Н.В. Электронные доказательства в гражданском судопроизводстве: вопросы процессуального доказывания // Вестник гражданского процесса. 2019. N 1.
10. Зарубина М.Н., Павлов А.А. О процессуальных реалиях и потенциальных возможностях использования электронных доказательств в цивилистическом процессе // Вестник гражданского процесса. 2019. N 1.
11. Нахова Е.А. Проблемы применения электронных доказательств в цивилистическом процессе и административном судопроизводстве // Закон. 2018. N 4.
12. Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Часть первая. М., 2004.
13. Самолысов П.В. Электронные доказательства в делах о нарушении антимонопольного законодательства // Право и экономика. 2016. N 5.
14. Чуковская Е.Э., Прокш М.Ю. Использование результатов творческой деятельности в Интернете: возможный подход к регулированию // Журнал российского права. 2013. N 2.
15. Энтин В.Л. Авторское право в виртуальной реальности (новые возможности и вызовы цифровой эпохи). М., 2017.

Рекомендуется Вам: