«Преобразовательные» полномочия суда на примере отдельных споров о неосновательном обогащении

Автор: Крюкова М.А.

Традиционный постулат гражданского права гласит, что неосновательное обогащение подлежит возврату тому лицу, за счет которого оно приобретено. Это следует из принципа генеральной кондикции, существующей в континентальных правопорядках со времен римского права.

Большинство споров, встречающихся в судебной практике, разрешаются путем буквального толкования и применения соответствующих положений гражданского законодательства — устанавливается факт обогащения, лицо, его получившее, определяется отсутствие правового основания, из чего выводится обязанность обогатившегося лица возвратить полученное имущество.

Практике известны ситуации, в которых буквальное применение соответствующих положений гражданского законодательства не способно восстановить экономический баланс спорящих сторон. Для иллюстрации проблемы предложим фабулу следующего спора[1].

Между сторонами заключен договор подряда, в который впоследствии дополнительным соглашением внесены изменения в части реквизитов банковского счета подрядчика. Несмотря на это, заказчик ошибочно производит перечисление аванса на банковский счет подрядчика, первоначально указанный в договоре (до изменения платежных реквизитов подрядчика в дополнительном соглашении). Банк, зачислив денежную сумму на счет подрядчика, становится несостоятельным. В результате денежные средства, формально находясь на банковском счете кредитора (подрядчика), фактически не попадают в его распоряжение, поскольку банк с момента отзыва лицензии не может осуществлять никаких операций. На этом основании требование подрядчика к несостоятельному банку включено в реестр его кредиторов.

В силу того что заказчик не исполнил обязательство по уплате аванса — перечисление средств по неправильным банковским реквизитам подрядчика не признается надлежащим исполнением обязательства, — решением суда с него взыскана стоимость выполненных работ без учета суммы уплаченного таким образом аванса. При этом судом не учтено принадлежащее кредитору право требования к несостоятельному банку в размере этого аванса.

Со ссылкой на включение подрядчика в реестр требований кредиторов банка на сумму зачисленного на счет аванса должник обращается в суд с иском о взыскании неосновательного обогащения в размере этой суммы.

Суды, опираясь на прецедентную позицию Постановления Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации (далее — ВАС РФ) от 30 июля 2013 г. по делу N А40-127046/11-35-1106, указывают, что ошибочно перечисленные денежные суммы не должны приводить к обогащению кредитора. С учетом того что в деле о банкротстве [банка] имеется только абстрактная возможность полного удовлетворения требований за счет имущества банка, нельзя утверждать, что неосновательное обогащение определяется размером перечисленной на счет кредитора денежной суммы. В этой связи кондикционный иск должника следует квалифицировать как требование о переводе на него прав кредитора, установленных в деле о банкротстве банка.

Этот казус ставит ряд материально-правовых и процессуальных вопросов.

При наступлении различных "сбоев" в регулятивном течении хозяйственной жизни у сторон может появиться несколько способов восстановления нарушенного имущественного положения. В правоотношениях с участием банков характерными являются случаи, когда перечисление денежных средств во исполнение гражданско-правового договора "задерживается" в имущественной сфере банка, например, в силу отзыва у него лицензии[2]. В данном случае именно это привело к возникновению у кредитора как владельца счета реестрового права требования к несостоятельному банку.

В то же время в рамках договорных отношений ошибочное исполнение на иной (не указанный кредитором) счет не может являться надлежащим, соответственно, обязательство должника по оплате не считается исполненным.

С практической точки зрения это приводит к наличию у кредитора альтернативных имущественных ценностей — договорного притязания к должнику об оплате и реестрового права требования к несостоятельному банку. Указанные обязательства имеют самостоятельные юридические основания, фактически имея сходную цель — погашение договорного долга заказчика. Соответственно, одновременная реализация указанных возможностей может привести к неоднократному удовлетворению экономического интереса кредитора.

Такое столкновение правовых возможностей ставит вопрос о выдвижении обязанным лицом возражения о возможном неосновательном обогащении уполномоченного лица. Основная цель такого возражения — воспрепятствование параллельной реализации истцом формально допустимых способов защиты, если это приводит к неэквивалентному распределению благ.

В рассматриваемой ситуации одно из альтернативных требований кредитора "поражено" риском банкротства банка и не означает с неизбежностью будущее удовлетворение его интересов. Соответственно, ссылка подрядчика на то, что истец обладает таким правом, формально не препятствует вынесению судебного решения по договорному долгу.

Однако последующее взыскание с должника присужденной суммы приводит к обогащению кредитора, что послужило поводом для обращения должника в суд с кондикционным иском о возврате полученных кредитором денежных средств.

В случае удовлетворения такого иска у подрядчика оставалось бы реестровое право требования к банку, и риск невозможности получения денежной суммы в рамках банкротства банка всецело возлагался бы на добросовестного кредитора. Однако, как справедливо отметили суды, указанные негативные последствия должны быть отнесены на должника, нарушившего обязательство[3].

Поскольку риски несостоятельности "обременяют" соответствующее требование к банку, экономический баланс достигнут судами посредством указания на необходимость изменения предмета заявленного должником иска — кондикционный иск модифицируется в требование о переводе права требования к банку, за счет чего разрешается коллизия указанных притязаний.

С материально-правовой точки зрения возникает вопрос о месте указанного судом перевода права требования в системе законодательно определенных способов защиты.

Положения ст. 12 Гражданского кодекса Российской Федерации указывают, что способы защиты, не поименованные в указанной статье, могут быть предусмотрены законом. Кроме того, в соответствии с п. 1 ст. 387 Гражданского кодекса Российской Федерации перевод прав требования возможен по решению суда, если это допускается законом. Таким образом, он имеет место в законодательно предусмотренных случаях, преимущественно при необходимости защитить существовавший status quo в договорных отношениях (перевод прав по договору продажи доли в праве общей собственности, аренды в целях защиты преимущественного права на заключение договора).

В отличие от случаев, предусмотренных законом, в рассматриваемых спорах перевод прав имеет иную правовую цель и используется в качестве функционального аналога кондикционного иска. Это оправдано тем, что кредитор обогатился в объеме права требования к несостоятельному лицу, и указанное обогащение по общему правилу подлежит возврату в натуре. Именно в силу этого принципа суд указывает на данный способ защиты, не избирая, к примеру, возмещение рыночной стоимости права требования к несостоятельному лицу.

В упомянутом Постановлении Президиума ВАС РФ суд указал на необходимость квалифицировать требование о взыскании неосновательного обогащения в качестве требования о переводе права требования к несостоятельному банку.

Таким образом, в целях обеспечения эквивалентности суд вышел за рамки классического правоприменения, указывая на необходимость использования принципиально другого способа защиты — перевода права. Это представляет собой совершенно не исследованную "качественную" степень вмешательства правоприменителя в сложившиеся до и вне процесса отношения сторон и в усмотрение истца, самостоятельно избирающего предмет и основание иска.

Может ли суд ex officio с учетом распределения рисков присудить истцу иное благо вместо первоначально заявленного?

Если предполагать, что за каждым способом защиты стоит автономный интерес, то такая подмена способов защиты судом принципиально недопустима. Если предмет и основания иска могут быть изменены только истцом, то суд не может удовлетворить иной иск, чем тот, который заявлен первоначально.

В то же время безусловная связанность правоприменителя соответствующим волеизъявлением истца выглядит далеко не бесспорной. Необходимость предъявления отдельного иска о переводе прав может привести к пропуску исковой давности по указанному требованию и риску полного исчезновения права в связи с ликвидацией несостоятельного лица. В контексте отсутствия обязательного профессионального представительства в процессе возложение таких рисков на истца будет существенно обременять его правовое положение. С этих позиций возможный тезис о том, что такие последствия могут покрываться риском несовершения процессуальных действий, нуждается в дополнительном обосновании.

С учетом сказанного отказ в иске о взыскании неосновательного обогащения в денежной форме с одновременным предложением предъявить новый иск о переводе права требования выглядит формальным упрощением, не приводя к разрешению спора по существу, а обязанность суда дать правовую оценку спорным отношениям актуализирует дискуссию о подобных преобразовательных полномочиях суда.

В контексте анализируемой ситуации можно полагать, что интерес истца состоит в возврате неосновательного обогащения, и то, что мы выше обозначили как способ защиты (возврат в денежном эквиваленте или в виде перевода права требования), — это не более чем форма такого возврата. При таком подходе к определению интереса истца суд в своем преобразовательном полномочии не подменяет искомую экономическую суть заявленного требования, которое состоит во взыскании неосновательно полученного, а изменяет форму присуждения с учетом распределения рисков между сторонами спора.

Обеспечение предсказуемости процесса делает актуальным предположение о том, что судебное познание должно строиться поэтапно: вначале судом разрешался бы вопрос о необоснованности заявленного денежного требования, и затем осуществлялся бы переход к рассмотрению возможности перевода права, неосновательно приобретенного ответчиком. Если истец после резолюции суда об отказе в кондикционном иске не выразит волю на перевод права, то в иске должно быть отказано. Такой вариант являлся бы компромиссным разрешением спорной ситуации. Однако за отсутствием в процессуальном законодательстве института промежуточных судебных решений такие предположения носят научный характер и могут рассматриваться с точки зрения de lege ferenda.

В итоге полагаем, что необходимо признать за судами полномочия по оценке "качества" притязаний с точки зрения анализа сопутствующих рисков в целях обеспечения имущественного равенства спорящих сторон.

Рассмотренный пример представляет собой частный случай вопроса о "преобразовательных" полномочиях суда в ходе разрешения гражданских дел. Это далеко не единственный случай споров о кондикции, в которых экономическая оценка правовых явлений открывает потенциал созидательной функции правоприменения[4].

Практика убедительно доказывает, что буквальное толкование закона зачастую не способно разрешить весь спектр возникающих проблем, связанных с возвратом неосновательного обогащения. Это, в свою очередь, требует от судов творческого правоприменения на основе понимания подлинной экономической сути спорных отношений.

Литература

1. Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть вторая / Под ред. А.П. Сергеева, Ю.К. Толстого. М.: Проспект, 2003. 1 056 с.

2. Савиных В.А. Субсидиарная ответственность: экономическое содержание и правовая сущность / В.А. Савиных // Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 2012. N 12. С. 59 — 69.

3. Сарбаш С.В. Место исполнения безналичного платежа (заметка об одной новелле ГК РФ) / С.В. Сарбаш // Вестник гражданского права. 2016. N 6. С. 65 — 73.

4. Флейшиц Е.А. Обязательства из причинения вреда / Е.А. Флейшиц. М.: Госюриздат, 1951. 239 с.

Рекомендуется Вам: